— А если не отдадут?
— Сами возьмем! — крикнул я.
Дядя Кузьма отбросил кол, воткнул топор и уже посмотрел на меня не насмешливо, как на мальчишку, а как на взрослого.
— Да… Мы ее сами возьмем! Это верно. Так говорит Харитон, а Харитон больше нас с тобой знает.
— У него голова! — подтвердил я.
— В Думе ему быть, а не рамы строгать… Да откуда ты все это знаешь? — вдруг спросил он и опять посмотрел на меня с усмешкой.
— Книг много перечитал и календарей настольных. Стихи Пушкина знаю. «Капитанскую дочку» читал. Вот в старое время был Пугачев. Как он колошматил этих дворян! За мужиков шел. И войска из мужиков, из татар, башкир. Теперь бы такого Пугачева к нам. Мы бы…
В это время от села послышался топот лошадей. Все побросали работу. Кто‑то крикнул — пожар! Над всадниками густая туча пыли. Навстречу побежало несколько мужиков. Еще издали они что‑то кричали, размахивая картузами.
Два передних бешено мчались к нам. Почти не останавливая взмыленных лошадей, указали кнутовищами на дальние поля.
— Кокшайски на барскую землю выехали!
Едва произнесли они эти слова, как раздался гул, крики, матерщина. Коровы одна за другой испуганно начали вставать, некоторые шарахнулись в сторону. Мне на миг представилось, что это не мужики нашего села, а войско Пугачева. Быстро распрягали лошадей, иные, схватив по колу, сели в телеги, и уже одна за другой подводы загремели по степи к грани. Впереди мчались верховые с топорами, лопатами, кольями.
Скоро в густом облаке пыли они скрылись за бугром. Мы смотрели им вслед. Среди оставшихся только сейчас увидел я своего отца. Он стоял с Василием Госпомилом и осуждающе покачивал головой.
7
Мы ужинаем у Гагариных. Это — главные богачи в нашем обществе. У них — ветрянка, шерстобитка, восемь рабочих лошадей, пять коров, жеребец, бык Агай. Кроме надельной земли, у них душевая — купленная. В семье четыре бородатых сына, пятый — в солдатах, две девки, не выданные пока замуж, не меньше пятнадцати внуков и внучек. Три избы и мазанки крыты жестью. Огромный двор под тесом.
В передней — мощная печь, длинный, широкий стол. Вдоль стен дубовые лавки.
Семья Гагариных в сборе. Пришло несколько мужиков. Сам Гагара, крепкий старик с могучей бородой, которая закрывала ему не только грудь, но и живот, сидел возле печки.
Кормили они хорошо. Густые, жирные щи с мясом, картошка с салом, гречневая каша с молоком. От такой пищи мне хотелось поправиться так, чтобы и щеки у меня были пухлые, как у Гагариных внуков, и румянец закрыл бы мои веснушки. Пока мы, подпаски, переглядываясь, ели до отвала, мужики возбужденно говорили о сегодняшней схватке на барском поле. Было так.
…Кокшайские только что выехали сеять. Они рассеяли по две лехи и начали запахивать. Они не обратили внимания на барского работника, который направился из имения в наше село. Это шел мой брат Мишка. Он‑то и сказал о выезде кокшайских на барские поля. Появление наших верховых и подвод для кокшайских было внезапным. Если они и ждали этого, то ждали из села, а орава — человек в шестьдесят — привалила из‑под оврага, от степи. Почуяв недоброе, несколько человек свернули лошадей с пашни на межу и сгрудились кучей. К ним‑то и подскакали верховые. Впереди — Лазарь с Якозом–сапожником.
Не слезая с лошадей, наши поздоровались. Кокшайские опасливо ответили. Разговор повел Лазарь. Он обратился к знакомому мужику, с которым когда‑то поменялся на базаре лошадьми.
— Наум, ты?
— Здорово, Лазарь! Это я.
— Что они делают? — кивнул он на пахавших.
— Сеют.
— А полем не ошиблись?
— Как раз это самое.
— Наш приговор читали?
— Староста говорил, прислали вы кайбй‑то.
— 3 нем упреждали, чтобы сюда вы сох не возили, семена не губили. Эту землю мы снимаем. Знали об этом?
— Знать‑то знали, только управляющий нам, вишь, ее сдал.
Лазарь молча обвел глазами поле. Пашут кокшайские, будто ни в чем не бывало. Двое засеяли тот самый загон, на котором прошлый год Лазарь убирал рожь. Отирая пыльный лоб, он сказал Науму:
— Вот что, Наум, вы наши соседи, давайте мирно дело решим. Езжайте домой. Эту землю мы сеять будем.
Наум тоже помолчал, потом тихо заявил:
— Я, Лазарь, власти не имею. Тут каждый снял поврозь.
— Первый тронься.
— Первому тронуться тоже нельзя. Поедут все, и я не останусь.
— Стало быть, что ж… драки хотите? — Лазарь ударил лошадь ногой в бок.