— Испокон века была земля наша.
— Была, да вы хамы оказались. Стражников на вас надо. Сейте! — еще раз обратился управляющий к кокшайским.
Кое‑кто нехотя поплелся, но как только пошли они. за ними двинулись и наши.
— Мы вам посеем! Мы вам сейчас…
— Разойтись! — совсем рассвирепел управляющий. — Стрелять будем!
— В кого? — зашел Лазарь против управляющего, и не успел тот ответить, как Лазарь выхватил у него ружье.
Управляющий, не ожидавший такого исхода, попятился и побледнел.
— Дети у тебя есть? — спросил его Лазарь.
Управляющий искоса посмотрел на объездчиков.
Те растерялись и не знали, что им делать. За всю их службу в имении такого случая, чтобы мужик посмел поднять руку на управляющего, еще не было.
Объездчик, прозванный Косоруким, пересохшим голосом крикнул в притихшую толпу:
— Ответ понесете перед становым!
К нему подошел Яков в разорванной рубахе.
— Ты что грозишь? Ты, черт косорукий, кому грозишь? Иль тебе выстилку дать? Ну‑ка, отдай ружье!
— Отойди! — взвизгнул Косорукий. — Оно заряжено.
— К Матане, к своей полюбовнице приедешь? В мазанку заберешься? Там тебя и задушат.
Косорукий сник. Это не было угрозой. Не раз гонялись за ним ребята с кольями, когда он тайком приходил в село к старой девке.
— Я — сосед Матанин. Знаю, сколько ты ей с барского двора муки привозишь, пшена да масла. Ишь, подкармливаешь свое добро, чтоб мягче было! — погрозился Яков, видя, как бледнеет и трясется Косорукий.
— Пшел к черту! — взвизгнул он.
И наши, и кокшайские мужики угрюмо засмеялись. Управляющий тоже оправился от испуга. Лазарь подошел к нему, протянул ему ружье.
— На, Самсоныч, возьми. Больше с ним не езди на мужиков. У тебя дети в нашем селе учатся, о них подумай. А землю мы сами засеем. Землю, мы, — на топоры пойдем, — не дадим. Лучше нам добром жить, а не в ссоре. Крови при крепостном праве много впитала эта земля. Солона от крови да от пота, матушка. Когда приезжать? — спросил он управляющего, на которого как столбняк напал.
— Утром, — сквозь зубы ответил.
— Подвоха не будет? То‑то. Ежели подвох, мир — сила. А мы пока не буяны. Мы не отбиваем у барыни землю. Скажи этим людям, чтобы домой ехали.
Управляющий ничего не стал говорить кокшайским. Те сами догадались. Перепрягли лошадей, взвалили сохи, бороны, подобрали овес и тронулись к себе.
Дождавшись, когда уехал управляющий с объездчиками, когда скрылась последняя подвода кокшайских, мужики наши отправились доделывать плотину.
После ужина я сходил к учителю, сдал уроки. Новых уроков он не задал и сказал, что скоро распустит учеников. Экзамен будет в воскресенье, после обедни.
Мать велит ложиться спать.
— А то завтра опять не добудишься.
Но на улице — гармонь, песни. Я соскучился по улице, по своим товарищам. Хочется увидеть Настю. Время еще не позднее, и она где‑нибудь с подругами сидит на бревнах. Выспаться я успею.
— Хорошо, я пойду в мазанку, — говорю матери.
Она верит.
Вот и мазанка. Мимо, на улицу. Разве я совсем пропащий человек? Гармонь слышнее. Это Гришуня. Играет он плохо, а девкам все равно. Иду к своему другу Павлушке. Он такой же книжник, как и я. Его тоже, как и меня, ругает мать за чтение книг. Живут они лучше нашего. Изба чистая, теплая. Печь побеленная, на стенах картинки из журнала «Нива». Мы настолько сдружились с Павлушкой, что посвятили друг друга даже в свои тайны. Он теперь знает, что Настя — «моя невеста», а я знаю, что «его невеста» Оля Гагарина. «Невесты» об этом не знают, да и никто об этом не знает. Как сойдемся с Павлушкой, почти только о них и говорим. Расхваливаем их друг другу, а при встречах с ними не высмеиваем их, как другие. Когда играем, не толкаем их и не обзываем их никакими прозвищами. Что, если бы девчонки знали, как у нас замирают сердца, когда говорим о них? Нет, они не знают. Мы крепко решили, что, как вырастем, обязательно постараемся на них жениться. Уж мы их не упустим.
Павлушка сказал, что больше всего ему нравятся ее щеки. А они у Оли, верно, пухлые, румяные. Я сознался, что мне больше всего в Насте нравятся ее черненькие брови и немножко редкие зубы. Веснушки тоже нравятся, хотя я свои веснушки ненавижу. Павлушка на лицо куда лучше меня. У него оно без веснушек, нос небольшой, губы тонкие. Он красивый. Он, пожалуй, женится на Оле, а я? Какие во мне завидки? Одно у нас с ним плохо: не умеем с девчонками говорить. Другие болтают о чем ни попало, некоторые даже отводят, ходят парами и о чем‑то говорят. А тут отведешь, а говорить и не знаешь о чем.