Кабана пришлось добивать. Жизнь слишком медленно, неохотно покидала могучее, будто литое тело…
Ни с того ни с сего они оказались обладателями огромного количества мяса. Кабана и медведя разделали, подняли в пещеру. С собой взяли столько, сколько могли унести.
XX
В лесу, продутом ветром, было солнечно. Свет пробивал крону деревьев, косыми столбами падал на сырую землю. В нем купались метляки, сверкали слюдяными крыльями стрекозы. Лес будто обновился, наполнился бодрой свежестью. Эту свежесть Лешка вбирал в себя, как вбирают травы тепло солнца.
В пещере они забрали остатки мяса. Лешка шел почти с пустым рюкзаком. В рюкзаке Жаргала мяса было тоже немного. Больше, чем у них двоих вместе, раза в два больше, нес Антон. Никто ему столько не наваливал, — сам нагрузился. Лешку так и подмывало поехидничать. С чего это, мол, ты стал таким падким на работу? Уж и начал было, но Жаргал дернул его за рубаху:
— Нехорошо…
И Лешка замолк. Но совсем не потому, что был согласен с Жаргалом. Начнешь задирать Антона, он возьмет и взбрыкнет, откажется нести… Пусть попотеет, долго прохлаждался. Там, в тайге, когда работали, лишней иголки не брал. А мог бы иногда и помочь. Черта с два такой поможет. У тебя ноги подламываются, а он только сочувствует, только жалеет: «Тяжело? Бедненький!» По глупости своей Лешка в ту пору жался к нему. Теперь такими словами не подманит — учен.
На сыром песке Жаргал увидел след сохатого. Постоял, что-то прикидывая в уме.
— Вы на табор идите. Я по этому следу пройду.
Лешка не захотел от него отставать. Антон помялся маленько и тоже за Жаргалом потянулся.
След петлял среди омытых дождем деревьев. Давно ли все деревья леса казались Лешке на одно лицо; не вдруг бы, пожалуй, отличил лиственницу от кедра, пихту от ели. А много ли ума надо, чтобы отличить? Вон он, кедр… Высится зеленым утесом, клочья моха на нем, как седая борода. Лиственница совсем не то: она не косматая, постройнее и посветлее. И меж собой деревья разнятся. Тут, на поляне, сосны приземистые, в зеленой хвое, будто в шубах, а там одна — без одежды, только шапка на макушке. Проломилась она желтым стволом сквозь гущину подлеска, подняла шапку свою до самого неба.
Антон сначала шел впереди Лешки, потом стал отставать. По его лицу градом катился пот, он все ниже сгибался под тяжестью рюкзака.
Лешке стало жалко его, и, злясь на себя за эту жалость, он резко потребовал:
— Давай понесу!
— Ничего… Я ничего, Лешенька.
— Давай же!
— Что у вас? — Жаргал вернулся. — О чем спор?
Чуть заметно улыбаясь и щуря глаза, он разделил мясо.
Откуда-то прилетела желна, завертелась, застрекотала, будто хотела весь лес оповестить: «Трое тут! Трое тут!»
— Зря вы, ребята… — радостно и виновато говорил Антон. — Я бы, понимаешь, и так…
След сохатого вывел их к берегу болота, промятой дорожкой в осоке сполз в ржавую воду. Лешка и Антон повалились на траву. Жаргал сбросил рюкзак и пошел по берегу, раздвигая руками траву. Ходил он долго, чуть не ощупывая прибрежную грязь руками. Лешка не понимал, чего он ищет. Мяса у них теперь хватит — ешь сколько хочешь. За сохатым бегать надо было раньше.
Жаргал вернулся, посидел немного, неуверенно проговорил:
— Обратно следа нет.
— Ну и что?
— Сохатый, я думаю, через болото ушел. — Жаргал огляделся. — Место то самое, вон обгорелая коряга торчит. Тут же и тогда след был. Тут есть дорога.
— Дорога? — Лешка недоверчиво засмеялся. — Какая дорога?
— Через болото, конечно, дорога.
— Так давайте проверим. Антон, ты что сидишь? Пошли.
— Не торопись, — остановил его Жаргал. — Дел тут хватит. На табор сходим, потом вернемся.
На таборе вокруг огня валялись нанизанные на проволоку лоскуты мяса. К горьковатому дыму костра явственно прибавлялся запах жарко́го.
Мартын Семенович, с закатанными до локтя рукавами рубашки, срезал с костей мясо.
— Мы дорогу нашли, — сказал ему Лешка.
— Ну? — с недоверием и надеждой Мартын Семенович посмотрел на Жаргала.
— «Нашли»!.. Зачем, Лешка, говоришь так? — упрекнул Жаргал. — Дорогу еще надо искать.
— Будто не найдем! Скажи ему, Антон. Ты в таких делах профессор.
Антон поскреб ногтем в бородке, пощупал для чего-то свой острый нос. Лешка не дождался, когда он что-нибудь скажет.
— Искать боитесь? Или помощи ждете? Нечего ждать, самим надо. Давно ли голодовали, а теперь мяса — завались, и все сами, одни, без помощи…