Сысоев вошел, сильно сутулясь. Жесткие волосы беспорядочно торчали на голове, свисали на лоб. Добротный костюм, сильно помятый, выглядел на нем так, будто был с чужого плеча. Из рукавов выглядывали несвежие, а попросту говоря грязные манжеты рубашки, и на них нелепо блестели дорогие запонки.
— Садитесь, — Алексей Антонович указал на стул. — Имя? Фамилия? Отчество?
Отвечал Сысоев машинально и блуждал взглядом по кабинету, ни на чем не задерживаясь, пожалуй, даже ничего и не видя. Руки на коленях не находили покоя, пальцы все время двигались, сплетаясь и расплетаясь. На стуле Сысоев сидел так, будто собирался торопливо вскочить и бежать куда-то. Вглядываясь в его худощавое, небритое, серое от усталости лицо, Алексей Антонович подумал, что воля этого человека скорее всего парализована, сопротивляться он, видимо, не в состоянии, потому тщательно продуманный план допроса целесообразно несколько упростить.
— Вы знали Веру Михайловну Минькову?
— Да. То есть я знал Веру Золину.
— Вы ее знали до замужества — верно я понял?
— Верно.
И на эти вопросы Сысоев отвечал с автоматической незамедлительностью, не вдумываясь. Видимо, совсем иные думы владели его сознанием.
— Какие у вас были взаимоотношения?
Впервые взгляд его перестал скользить по кабинету, остановился на лице Алексея Антоновича.
— Зачем вам это?
— Чтобы нам было легче разговаривать, Сысоев, запомните: вы находитесь в учреждении, где не вы, а вам задают вопросы.
Сысоев кивнул, то ли соглашаясь с этим, то ли подтверждая, что все понял.
— Мы любили друг друга, — медленно, словно вслушиваясь в звучание своего голоса, проговорил он, но тут же торопливо поправился: — То есть мне так казалось когда-то.
Быстро пошарил по своим карманам, достал сигареты, снова пошарил. Спичек у него, кажется, не было. Но попросить у Алексея Антоновича не решился или не захотел, стал вертеть пачку сигарет, сосредоточенно ее разглядывая.
— Почему вы расстались? — спросил Алексей Антонович.
— Она была Золиной, стала Миньковой. Этого, по-моему, достаточно, чтобы уяснить ситуацию.
В его голосе послышалось что-то похожее на раздражение. И сам он подобрался, словно освободился от угнетающих его дум.
— Вы женаты?
— Нет.
— И не были?
— Нет.
— Из-за Веры Михайловны?
— Не имеет значения!
Раздражение в голосе Сысоева стало явственным. Алексей Антонович почувствовал, что приблизился к незримой границе, за которую Сысоев сейчас не пустит — или откажется отвечать, или станет говорить неправду. Ну что же, на время можно и отступиться, тем более, что сказанного Сысоевым хватает, чтобы утвердиться в первоначальных предположениях.
— А Степана Минькова вы хорошо знаете?
— Да. Мы были друзьями. Давними.
— Были? Вы поссорились?
— Нет. Просто в последние годы мы не встречались.
— У вас не было возможности видеться?
— Не в этом дело. Неужели непонятно?
— Понятно-то, Сысоев, понятно. Но… Вы любите девушку. Она выходит замуж за вашего друга. Бывает такое. И нередко бывает. Однако…
Сысоев бесцеремонно перебил:
— Нельзя ли без комментариев?
— Я не комментирую. Нам необходимо выяснить одну вещь. Девушка вышла за друга. Для одних это лишь эпизод в жизни, для других — драма, для третьих — трагедия. А для вас? Чем это было для вас?
Сысоев усмехнулся, криво, одними губами.
— Говорить с вами об этом у меня нет желания.
— Не всегда, Сысоев, можно и нужно руководствоваться своими желаниями. Но об этом — потом. Скажите, вы поддерживали какую-нибудь связь с Верой Михайловной?
— Нет.
— И не пытались?
— Нет.
— Ни разу ей не писали?
— Не писал…
— Хорошо. Теперь скажите: как вы оказались в поселке?
— У меня отпуск.
— Вы приехали на Байкал отдохнуть, подышать свежим воздухом, полюбоваться природой? Сейчас стало модно проводить отпуск на Байкале. В поселке остановились случайно. Могли остановиться в любом другом, но случайно выбрали этот — так?