Янка Брыль
Повести
Сиротский хлеб
1
Как-то спросили маленького свинопаса: «Парень, а сколько штук в твоем стаде?»
«Сколько? Да семь семерей, семь старых свиней, свинка, свинок — свинкин браток и одно поросятко».
Попробуй сосчитай-ка! Столько же, верно, сколько бывает у ребят, когда они гонят свою животину с пастьбы в деревню, покрикивая: «Эй вы, белые, черные, рябые!..»
У Даника было их три: свинка, свинок — свинкин браток и одно поросятко. Свинья Рябая очень любила, когда ее почесывали, — даже глаза, бывало, зажмурит. Кабан Белый, когда Даник, как все мальчишки, садился на него верхом и поддавал пятками под бока, только хрюкал и встряхивал лопухами ушей. Зато корявый, худой боровок Свиной Батька очень уж скор был на шкоду, покуда не привязали ему на шею «бурдёлок» — рогульку, которая барабанила по ногам.
Но со свиньями еще полбеды — хуже приходилось кое с кем из товарищей.
У Даника, как и у каждого из ребят, была кличка, да не одна: то Сивый, то Гусак, то Манька… Сивым его прозвали за волосы, совсем белые, особенно летом, когда они выгорят на солнце. Гусаком — потому что когда-то, еще в позапрошлом году, на него нагнал страху старый соседский гусак. Манькой у них в деревне называлась, на польский лад, левая рука, а Даник решил почему-то стать левшой и всем грозил: «Вот как дам тебе манькой!» На кличку можно было ответить тоже кличкой, а не то и подраться. Впрочем, не все клички и приживаются. Из трех первых, с которыми Даник вступил в жизнь, к мальчику прочнее всех пристала одна — Сивый, и он за нее почти не сердился. Была, однако, еще четвертая кличка — Нищий… Так называли его Полуяновы мальчишки Шурка и Павел. И сам старый Полуян не раз кричал через забор Даниковой матери:
«Нищая! За то, что у меня сейчас в одном кармане, я могу купить тебя вместе с твоим паршивым хозяйством!..»
У Полуяна — много поля и батрак, а у Зоси, мамы Даника, даже лошади своей не было. К тому же еще Зося вдова, а Марко Полуян начальник над всей Голынкой — солтыс, сельский староста.
«Не связывайся ты с ними, ну их, — говорила Зося сыну. — Не тронь, у них отец».
Даник был сирота. Отца его убили на войне с польскими панами в двадцатом году. Мальчик еще мало понимал, кто такие паны и почему его батя не хотел пустить их сюда, в Западную Белоруссию. Даник знал одно: батя был очень веселый и добрый. Как сквозь сон вспоминается: в серой шинели, с красной звездочкой на шапке, он щекотал его усами и смеялся, подбрасывая Даника под потолок. Мама говорит, что отец, когда наша армия гнала панов на запад, только «воды напиться» забежал. Ушел, а назад не вернулся. Не вернулся домой и батин брат, дядя Петрусь. Но он живой — где-то за границей, в Советском Союзе. Есть у Даника и еще дядька, мамин старший брат, да он в соседней деревне, в Микуличах. Ему не пожалуешься каждый раз — надо защищаться самому.
Как-то на выгоне солтысов Шурка прицепился к Сивому; перебрал все его клички, а уж когда дошел до последней, Даник не выдержал и стегнул солтысенка кнутом. Шурка разревелся и побежал от своих свиней к коровьему стаду, где был его брат Павел. Тот, здоровый уже балбес, бил только палкой по голове. Увидев, что от стада бегут оба Полуянчика, Даник кинулся в деревню. Они его, может быть, и не догнали бы, но Павел попал ему сухим комком в затылок, и Даник заплакал. Он вдруг понял, что враги — вот они, мама его не услышит, а ему уже и дух не перевести…
Было это в воскресенье, на улице шло гулянье.
— Держи! — крикнул, увидев Даника, дюжий Василь и для страха затопал сапогами.
С хохотом он поймал мальчика, а пока тот вырывался, старший солтысенок, Павел, настиг его и огрел палкой по голове.
— Дурак ты! — закричал на Василя другой парень, Микола Кужелевич. Меньше и моложе этого здоровилы, Микола толкнул Василя в грудь и замахнулся: — Тебе бы самому по мухоедам залепить!.. А ты, кулацкая гнида! Вот я тебя!..
Но Павел уже отскочил и теперь, огрызаясь, побежал домой.
Микола отвел Даника к забору и усадил на траве.
— Ничего. Ты, брат, не плачь, — говорил он, наклонившись к мальчику. — Вырастешь — мы им покажем. Твой батька был герой, и ты не плачь.
Большой, сильной мужской рукой, которой так давно не знала светлая голова Даника, Микола провел по «сивым» волосам мальчонки, нащупал шишку от удара и, нахмурившись, тихо выругался сквозь зубы.
— Пойдем к колодцу… — начал он и вдруг умолк.