— Ничо, будем мало-помалу двигаться, а то Егор-то не дотянет до больницы.
— И то верно.
Посредине лодки-душегубки настлали мягких еловых лапок, сверху расстелили козьи шкуры и осторожно уложили Егора.
Больной то приходит в себя, то снова теряет сознание.
Яков с Мишкой гребут, а Петр одной рукой правит длинным кормовым веслом. Ветер заметно ослаб, но все равно еще парусит и задерживает ход лодки. Никто бы другой, кроме поморов, на такой «душегубке» и не пустился через буйное море, где ходят огромные волны и некоторые из них даже заглядывают в лодчонку.
Поморы по очереди отчерпывают воду и продолжают грести. На дворе почти ноябрь. С наступлением холодов вода в Байкале густеет, удары волн становятся тугими и резкими, и им куда проще опрокинуть лодку, чем летом.
Искусно правит лодкой Петр. Каким-то чутьем он выбирает пологие просветы меж огромных темных бугров и проводит туда лодку.
Сквозь шум волн и визг весел доносится стон Егора.
«Что же это я сделал с человеком?!. Надо бы чуть повременить, получше прицелиться и потом уж стрельнуть… А я с разбегу бахнул, и на те, сгубил мужика…»
«Сгубил, сгу-убил, сгу-бил», — надрывно вторят весла.
— Ой, горю, горю! — жалуется Егор.
Совсем стемнело. Кругом бугрятся одни враждебные крутые волны, которым лишь бы дождаться, чтобы зазевались, — и проглотить, слопать людей.
Петр ведет лодку по звездам, которые нет-нет да сверкнут в разорванных окнах темных туч.
— Ой, горю!.. Ой, горю!..
Эти слова тяжелым молотом стучат по вискам, заклинивают горло чем-то тугим, горячим, отчего становится трудно дышать, и Петр рванул за ворот рубахи — с «мясом» отлетели пуговки.
«Кичиги[59]-то вон как высоко поднялись, значит, время за полночь», — увидев на небе три дружно шагающих звезды, подумал он.
Яков с Мишкой опустили весла.
— Надо перекурить, ребята, — сказал хриплым голосом Яков.
Вдруг за бортом кто-то большой и тяжелый гулко шлепнулся об воду. Охотников обдало брызгами ледяной воды. Все вздрогнули.
— Что это? — тревожно спросил Мишка.
— «Водяной», — закуривая, ответил Яков.
— Смеется он, это нерпа подныривает, — успокоил парня Петр.
В темноте засверкали огоньки. Море сразу же стало каким-то свойским, обжитым, и теперь Мишке оно кажется не таким уж враждебным и злым.
Удивительное существо человек. Появись он даже в самом пустынном уголке земли, и этот уголок моментально, прямо-таки на глазах начинает преображаться и становится обжитым.
— Пи-ить, — едва слышно просит Егор.
Петр зачерпнул кружкой воду и поднес к губам больного. Отпив, Егор вздохнул, видно полегчало, заговорил бодро и быстро:
— Вот, Петька, ты и отомстил мне за отца… Батьку-то твово я утопил… это так… выхода не было… А ты меня хлопнул… вот и все, мы с тобой в расчете…
— Нет, дядя Егор, я не мстил… я ошибся… пуля подвела…
Все подавленно молчат.
Угрюмо молчит море. Северо-запад затих совсем, его сменил попутный «бережник», и лодка пошла быстрее.
Наконец рассвело. Исчезли последние тучки, обрадованные охотники увидели вдали свой берег и облегченно вздохнули. Повеселевшие, ободренные, гребцы еще сильнее стали налегать на весла. Лодка легко взбегала на пологую волну и стремительно скользила вниз.
Егор долго и громко стонал и вдруг неожиданно затих. Заросшее бурой щетиной лицо стало бледно-желтым, большой нос заострился.
Петр зашел в избу и остановился у порога. Сидевшие за столом Вера и бабка Кумуха-черемуха почти враз воскликнули:
— Легкий на помине!
Вера словно на крыльях вылетела бы из-за стола и повисла на шее мужа, но ее сдерживало присутствие суровой бабки, которая терпеть не могла всякие сердечные проявления.
— Здравствуйте! — виновато улыбнувшись, поздоровался Петр.
— Проходи, проходи, охотничек! — густо прогудел бас бабки Дарьи, в котором затонуло Верино «здравствуй».
Охотник подошел к столу и, не раздеваясь, плюхнулся на табурет ку.
— Боже мой, чо это с тобой доспелось? — вздыбилась над Петром бабка.
— Петя, это кто тебе лицо-то поцарапал? — испуганно воскликнула Вера, тревожно и радостно разглядывал мужа.
— Да-а так себе, — отмахнулся он и виновато взглянул, пряча правую руку под столом.
— Э, паря, чо-то стряслось, кумуха-черемуха!
— Егора Лисина привезли… мертвого.
Бабка опустилась перед образами.
— О, господи! Мать пресвятая богородица!
— Медведь задавил? — в черных Вериных глазах заискрился страх.
— Нет, умер от пули.