Вернувшись к юрте, он не застал товарища. В юрте горел веселый костер, из котелка шел пар. «Наверно, ушел по дрова», — успел лишь подумать, как услышал шаги товарища. «У-у-ух» — грохнулся сброшенный с плеч огромный кряж.
— Бим, ты же надсадишься от такой тяжести.
— Э, Зенфран, пустяк… палка! Давай чай пить будем.
Бимба нет-нет да украдкой посмотрит на Сватоша и качает головой.
— Ты что так смотришь, Бим?
— Охо-хо, мясо бурят есть, хлеб нету — ничево, а ты…
— Я тоже стал бурятом… Кушай, Бим, не обращай внимания на меня…
Ловко орудуя ножом, Бимба быстро съел свой кусок. Ему явно не хватило, и он начал пить «чай», чтоб наполнить желудок.
Укрывшись собачьими тулупами, крепко спят друзья. Милый лениво хрумкает грубое таежное сено. Недавно начавшаяся ангара[25] подняла однообразный шум в прибрежном кедраче. Хорошо убаюкивает своим торжественным гуденьем матушка тайга. Сладко спится с устатку. А она по-матерински склонила свою зеленую голову и добродушно улыбается спящим людям, так самоотверженно охраняющим ее богатства. Сватош сквозь сон слышит шепелявый ее шепот: «ш-ш-ш-шынки мои, ш-ш-ш-шпите».
В вечерних сумерках Сватош с Бимбой подъехали к мысу и в ледяной «ограде» меж конусообразных сокуев распрягли лошадь.
— Ну, Миленький, оставайся здесь да будь умницей, — разговаривает со своим жеребцом Сватош, — ты, Бим, не привязывай его… В случае чего отобьется и прибежит к нам.
У самого прижима, под ветреной стороной, они сделали из толстых кусков льда засаду и устроились караулить.
Такую ночь коротать у таежного костра — и то нелегкое дело, но по привычке все же можно. А друзьям пришлось сидеть на голом потрескивающем льду, боясь сделать лишнее движение.
К полуночи они так озябли, что им казалось — мороз проник в легкие, в сердце, в жилы; он колет и сжимает сердце, затрудняет дыхание.
Где-то далеко вверху, по кромке скалы, пронесся шорох, застучали мелкие камешки.
Люди замерли.
Шумок все яснее, все ближе.
Вдруг застучала четкая дробь. На белый лед выкатились три черные фигуры. Они то увеличиваются, то уменьшаются, то увеличиваются, то уменьшаются.
Это несчастные животные на предательском скользком льду падают и поднимаются, чтобы снова упасть. А вот и стая волков.
Раздался душераздирающий предсмертный рев. Послышался лязг клыков, хруст сломанных костей… Сватош схватился за ружье. Онемевшие пальцы не повинуются.
— С-стреляй, Бим! Стреляй!
Он не слышит, а только видит, как из ствола винтовки бурята частыми плевками вылетает огонек. Волки подскакивают вверх, сваливаются на лед. Вдруг один из них бросился к Сватошу, но на бегу перевернулся недалеко от него. Второй тоже уткнулся в лед; третий промелькнул совсем рядом, вздыбился и огромной тенью заслонил все. Перед самым лицом Сватоша лязгнули зубы, но в этот миг раздался оглушительный удар, и все смолкло.
— Зенфран, мы живем!!!
— Бим, ты великий стрелок! Ты… — голос Сватоша задрожал. Благо, что ночь умело скрывает скупые мужские слезы и свято хранит свою тайну.
ГЛАВА 5
Все эти дни после приезда с Индинского мыса Зенон Францевич возится в питомнике с соболями. Ручная выздоровела, и Екатерина Афанасьевна принесла ее обратно в вольер. Остальные зверьки заметно похудели. Они с жадностью набрасывались на мясо и, сердито ворча, поедали любимое блюдо.
Валентина старательно помогала Сватошу, присматривалась, училась обращению с хищным норовистым зверьком.
Однажды Зенон Францевич, внимательно взглянув на нее, спросил:
— Валя, надо парочку соболей выпустить в тайгу… Каких тебе не жалко.
— Ой, Зенон Францевич!.. Зачем же…
Сватош расплылся в довольной улыбке.
— Мне, Валя, радостно, что ты их так любишь. Но выпустить в тайгу соболей необходимо.
— Да там их убьют эти… браконьеры.
— Не убьют. Мы выпустим недалеко отсюда по речке Одрочонке. Там уже давно не водится соболь… Зверьков закольцуем. Будем им делать подкормку, чтоб голод не заставил покинуть эти места. А затем организуем наблюдение за ними. Осенью, по переновке забегают молодые собольки. Произведем количественный учет нового потомства и узнаем, каков приплод нового года. Весьма возможно, что сумеем разгадать пусть даже долю из тех многих загадок, которыми окружен этот коварный зверек.
— Почему же коварный-то? — с упреком улыбнулась Валя.
— Потому, что не дает потомства в неволе… Вся наша работа имеет немалую важность для науки… Нам необходимо выяснить причину, отчего наши собольки упорно отказываются спариваться… Вот это задача!.. Если, Валюта, мы с тобой разрешим эту задачу, то нашего баргузинца будут разводить в вольерах специально организованные пушные хозяйства. Это будет очень выгодно нашему государству…