К концу все бежит быстрей. Вот только что мы были в Гавре, а уже идем вверх по Темзе, и в туманной Англии солнышко, и нет в помине того ветра, что был тут, когда мы шли в прошлый раз. Мы бы и забыли, что тогда был ветер, да дек-стюард, который ухаживает на верхней палубе за животными, вдруг открыл клетку и вынул из нее голубя. Это была та птица, которая ударилась о снасть две недели назад здесь же, когда мы шли Темзой. Дек-стюард подкинул голубя вверх, тот замахал крыльями и повис в воздухе над палубой, видно, крылья держали его еще не так уверенно. Полетал, полетал и снова сел на палубу. Но видно было, что крыло срослось. Голубь минуту-другую переждал, а потом сам поднялся в воздух и, не очень набирая высоту, полетел по какой-то точной своей прямой.
Эпизод с голубем на том бы и кончился, если бы среди наших пассажиров не оказался один старик, забывший, отправляясь в Канаду, поставить на своих документах въездную визу в канадском посольстве. Визу старик не поставил, а потому на берег в Канаде его не пустили, и он проделал обратный путь на «Грибоедове». Старик был свидетелем того, как дек-стюард подобрал поломавшегося голубя и прикручивал ему крыло пластырем. А теперь случайно и того, как дек голубя отпустил.
Проследив глазами за улетающей птицей, старик побежал на судовую радиостанцию — давать радиограмму английской королеве. То, что его не выпустили на берег в Канаде, взволновало старика, кажется, гораздо меньше, чем поступок дека. Он желал немедленно сообщить королеве о том, как на советском судне относятся к животным. Ему казалось, что королева, узнав об истории с голубем, бросит все дела, чтобы что-то по этому поводу предпринять. Однако радировать королеве дежурный радист по целому ряду причин отказался. Старик побежал к капитану. Капитан послал его к старшему пассажирскому. Старший пассажирский отправил старика к администратору. Альфред Лукич вышел в сопровождении старика на пеленгаторную и в присутствии пассажиров сообщил деку, что капитан объявляет ему благодарность за образцовое выполнение своих служебных обязанностей. Починка голубя ни к каким служебным обязанностям дека не относилась, но старика надо было утихомирить. Он был так возбужден, что, казалось, сейчас прыгнет за борт и поплывет саженками оповещать мир о гуманнейшем акте.
Бремерхафен. Умер папа римский, пробыв папой лишь месяц, и на кирхах в Бремерхафене по этому случаю висят длинные черные флаги. Теперь такие времена, что и протестанты скорбят по католику — во всяком случае, делают вид, что скорбят. Впервые вижу чисто черный флаг. В сочетании цветов закоптелого кирпича и этой черноты мерещится что-то очень германское.
Как странно заканчивается этот столь феерически, столь солнечно начавшийся рейс… Серо-оранжевые плоскости портовых сооружений Бремерхафена, морось, Настя, которая комкает в кармане полученное только что письмо.
— Ему плохо… Ты поедешь за ним?
Оказалось вдруг, что неожиданно кончился сентябрь, и в Балтике, которая сравнительно с тем, где мы только что были, — море внутреннее, а значит, и какие уж тут штормы, нас опять тряхнуло как следует. И опять была команда по судовой трансляции — всем материально ответственным лицам закрепить имущество по-штормовому. В барах на составленных батальонами рюмках опять лежали мокрые простыни. Я пришел прощаться с барменом. Я сказал, что у меня есть к нему одна не совсем обычная просьба, поэтому не знаю, что мне делать, если он откажет. Он сказал, что просьбу угадать не берется, но дело может и подождать, а что именно сейчас мне требуется, он, кажется, знает. И намешал чего-то не совсем прозрачного в высокий узкий стакан.
— Но завтра, судя по всему, мне нужно будет сесть за руль и долго ехать, — сказал я.