Людвик неопределенно пожал плечами.
Дядя снова предложил выпить коньяку, он вошел в раж, все твердил, что сегодня очень весело, что вот-вот появится Маша, при этом он многозначительно посмеивался. Потом опять танцевали, а когда собирались вместе, дядя говорил, что никто не знает, что ждет их завтра, что надо жить сегодняшним днем, сегодня мы — на этом свете, а завтра может случиться всемирный потоп.
— Главное в том, чтобы человек всюду чувствовал себя как дома, чтобы он не сторонился людей, — бодро философствовал он и вдруг без всякого перехода спросил Людвика:
— Ты чего такой? Чего надулся?
— Да нет. Только я… Нам надо уже уходить.
— Почему? — удивилась Индра. — Спешить нам некуда. Мне тут нравится.
А дяде только этого и надо было. Он принялся посмеиваться над Людвиком, что он, мол, шляпа, что не умеет гулять и веселиться, что вечно глядит букой, поглощен своими маленькими заботами.
Людвик и не пытался защищаться, покорившись судьбе, он сидел молча. Однако его взорвало то, что расфуфыренный дядя пригласил на танец Индру. Людвик ревниво следил, как они танцевали, как дядя крепко прижимал ее к себе, держал в объятиях, а Индра с любопытством на него поглядывала.
Ему ничего не оставалось, как предложить потанцевать Даше, та с благодарностью приняла его приглашение, их подхватил вихрь стремительного вальса, так что у Людвика даже голова закружилась. Мелькали белые воротнички мужчин и завитые волосы раскрасневшихся женщин. Даша прижималась к нему полной грудью и всем своим телом, горячо дышала ему в шею. Он не мог дождаться, когда избавится от ее объятий.
— Что мне передать Маше? — спросила она, когда смолк оркестр.
Людвик глазами выискивал дядю, но нигде не видел его потасканного лица с зализанной седеющей головой. Похоже, они ушли с танцевальной площадки.
— Ничего, — ответил он раздраженно. — Тогда я не мог поехать с ней в Сенограбы…
— Теперь у вас, по-видимому, более серьезные причины? Или нет? — не отставала она.
— Вероятно.
— Маша вас любила, — гнула она свое. — Она мне по секрету сказала, что после того… она так надеялась…
Людвик молчал. Он был убежден, что все это пустая болтовня, что Маша и сама не воспринимала серьезно их случайное знакомство, у нее было и без того много поклонников, никто ей не был нужен, и тем более он, Людвик.
— Я болела за вас, — продолжала Даша. Голос ее прерывался: они танцевали быстрый танец. — Мне было приятно, что она вас полюбила…
И снова перед Людвиком мелькали белые воротнички и причудливые женские прически. Ему стало нестерпимо жарко, трудно было дышать, голова закружилась, в глазах зарябило. И партнерша его устала, она повисла на его плече, но музыка гремела, набирая темп. Людвик, не выдержав, внезапно остановился посреди зала. Хорошо еще, Даша держала его, не то он упал бы на радость всем.
— Извините, — проговорил он.
В кабинете дяди и Индры не было.
— Для меня лично это тоже было хорошо, — призналась Даша, — чтобы Властик не приставал без конца к Маше. Понимаете? Ведь он не может спать с нами обеими. По крайней мере я не желаю этого…
Он слушал ее, но воспринимал ее голос словно издалека, и, хотя полностью осознавал потрясающий смысл того, что она говорила, это его нисколько не трогало, тем более не трогали ее мучения. Он в самом деле чувствовал себя плохо, он опустился на скрипучий диванчик и невольно расстегнул пуговицу на рубашке.
— Только, пожалуйста, ничего не говорите Властику, — взволнованно попросила Даша. Она все еще тяжело дышала, и ее могучая грудь вздымалась высоко.
Наконец из табачного смрада выплыли дядя с Индрой, оба веселые, улыбающиеся, дядя был здорово захмелевшим, Индра — оживленная и раскрасневшаяся; они на удивленье быстро сблизились. И именно это угнетало Людвика, он ревновал Индру, ему не нравилось ее естественное поведение в этой отвратительной обстановке.
Как только дядя уселся за стол, а Индра закурила сигарету, Людвику стало не по себе, он то и дело поглядывал на часы и про себя прикидывал, когда Маша освободится и появится тут. Он должен что-то придумать, чтобы не встретиться с ней. Но как это сделать, если дядя снова заказал коньяк, а Индре, видно, все это нравилось.
— Мне пора идти, — повторил Людвик, но никто его не слушал, просто не верили, что он об этом думает всерьез.
— Ну и иди, никто тебя не держит, — бросил наконец раздраженно дядя. — Сидишь тут как мокрая курица — не говоришь, не пьешь, даже посмеяться не можешь, скажи, что с тобой?
— Мне нехорошо, — проговорил Людвик смиренно. — Надо выйти на свежий воздух…