— Куда подевался ваш друг? Опять дома не ночевал? Или попал в беду?
Возможно, он знал, что за день до этого Эду ждала невеста, может, прослышал еще кой о чем, а может, просто справился о соседе.
— Да нет. Он заболел и уехал лечиться домой, — соврал Людвик.
— А вас я вчера видел с симпатичной женщиной, — бросил вскользь Дашек.
— Что тут удивительного?
— Собственно, ничего, — ухмыльнулся Дашек и исчез в своей комнате.
В этот день в проектном бюро работы не было: начальник с утра куда-то ушел и долго не возвращался.
Все беспокойно расхаживали по комнате, переговаривались, их угнетали разные предположения, что с ними будет. Только Людвик молча сидел у чертежной доски и не участвовал ни в каких обсуждениях, просто глядел в окно, на однообразные крыши под мрачным небом.
Днем начался дождь; крупные капли сливались и текли по оконному стеклу многочисленными струйками. Людвик мучительно раздумывал об Эде, где он, что с ним; еще вчера тот спокойно спал до обеда, не думая ни о чем плохом, а за одну ночь все неожиданно скверно обернулось. Он теперь, по-видимому, потеряет и работу, и жилье в Праге, и невесту и не сможет свободно общаться с людьми, посещать свой любимый бар «Денница».
Людвик надумал позвонить по телефону на Харватову улицу; из предосторожности он не представился и просто попросил к телефону Эду Гоудека. Девичий голос сообщил ему, что пана Гоудека нет, он болен. «Порядок, Эда, значит, болен, пусть он будет для всех больным», — подумал Людвик.
Наконец пришел начальник. Он пригласил всех сотрудников к себе и сообщил, что их проектное бюро не будет расформировано, но какое-то время возможны небольшие затруднения в связи с недостатком рабочих заказов, поэтому в дальнейшем не исключено сокращение штатов. Конечно, это неприятно, но никаких гарантий он дать не может.
Чувство неуверенности охватило всех, поскольку каждый боялся, что он может быть одним из тех, кому предложат оставить работу.
Итак, ничего другого не оставалось, как неподвижно сидеть у чертежной доски, смотреть через запотевшее окно на улицу и тоскливо воспринимать беспросветно дождливый день. Несомненно, в одном Эда был прав: все в жизни непостоянно, крайне изменчиво, и если порой случится так, а это редко когда бывает, что человек добудет для себя капельку радости, ее неминуемо тотчас же поглотит уйма неприятностей, после которых и жить не хочется. Людвик подумал, что многие люди притворяются, лишь делают вид, что безразличны ко всему, легкомысленны, безответственны, а на самом деле просто не знают, как им быть; их рассуждения о том, что надо жить одним днем, ловить момент, — пустые разговоры. И тем более неприятным вырисовывался Людвику дядя, не вылезающий из кафе и ресторанов, человек, который спит то с Дашей, то с Машей, с циничной ухмылкой смотрит на мир, презирает людей, думает только о себе, о своем ничтожном благополучии. Таков и инженер Дашек, он посмеивается над деревенскими жителями, над провинциалами, как будто сам он, житель Остравы, не мужик, не провинциал: чего стоит его поступь, походка, когда он несет перед собой огромное брюхо и думает только о том, что бы ему повкуснее поесть да покрепче попить. И Индра тоже хороша: она все хочет вывернуть наизнанку, хочет жить иначе, чем жила до сих пор, ее привлекает веселое общество, танцы, поэтому завтрашний день ее не волнует. А барышня Коцианова, эта прошедшая сквозь огонь и воду «сестра милосердия», призналась, что ее волнует только то, как бы приспособиться дышать дурным воздухом. Все они будто рыбки в аквариуме: их немножко подкормят — и они уже весело трепыхаются, выставляя напоказ свою яркую окраску.
И только Эда — одинокий бегун, который, вероятно, сам не знает, чего хочет, которому не к чему приложить свою силу, одно он осознает точно: в этом мире нельзя жить по-человечески, поэтому он кулаками сводит счеты, наносит удары куда попало, лишь бы доказать себе и окружающим, что он не поддался чувству безнадежности и не утонул в нем, что он держится на поверхности.
В конце рабочего дня Людвику позвонил Ремеш — знакомый Эды и его коллега по службе. Он сказал, что делает это по просьбе Эды, тот позвонил ему, но, к сожалению, в телефонной трубке все время что-то трещало, и голос Эды доносился словно из подземелья, поэтому он плохо понял, но все же ему показалось, что Эда, по-видимому, не в своем уме, он говорил какими-то намеками, просил его, Ремеша, сообщить начальству, что он не придет на службу, и передать Людвику, чтобы тот завтра вечером после десяти часов заглянул в бар «Денница».