— Народу — как в Праге на день святого Матея, а то и больше, — одобрительно сказал Бендл.
— Или когда со Стромовки народ идет в парк Юлиуса Фучика, — добавила Анико.
Они случайно остановились перед «лохнесским чудищем» — пресловутой каруселью, которая с изобретательностью вытрясает из людей душу. Зазывала услужливо пригласил их подняться по ступенькам наверх, и они, не сопротивляясь, пошли.
— Не знаю, не знаю, что с нами будет после такого сытного обеда, — забеспокоился Бендл.
Но они выдержали эту бешеную езду и остались в полном здравии, тряслись только колени и все плыло перед глазами, когда они неуверенно ступили на твердую почву, которая тоже показалась им шаткой, словно бы кренилась то в одну, то в другую сторону.
Прошли они и по лабиринту и вволю там насмеялись, глядя на свои фигуры, искаженные кривыми зеркалами. Тесно прижавшись друг к другу, катались в зеленом автомобильчике на автодроме, за рулем сидела сначала она, потом он, не обошлось и без столкновений с другими водителями, наконец оба сошлись на том, что зеленый цвет машины, которую они выбрали, конечно же, цвет надежды.
— Если хотите, можно еще прокатиться на американских горах, — предложил он.
— Нет уж, благодарю, у меня и без того голова кружится, — ответила Анико. В шумном потоке людей он все время чувствовал ее присутствие, каждое ее случайное прикосновение и слегка поддерживал ее, пока они пробирались по этому фантастическому городку развлечений.
Наконец они остановились у тира. Стали по очереди стрелять в подпрыгивавшие над фонтанчиком цветные мячики, в музыкальные шкатулки, в жестяных барабанщиков, иногда попадали — иногда нет и смеялись при этом, советовались, проверяли свое умение сосредоточиться и спорили, у кого из них точнее прицел.
Он выиграл несколько роз из вощеной бумаги и плюшевую собачку с кивающей головой и все это подарил ей.
Анико несла свои трофеи в объятиях, шла, словно танцуя, впереди него и совсем неожиданно завернула на тихую тропинку, ведущую в парк. Он шел за ней как зачарованный и чувствовал себя по-мальчишески счастливым и взволнованным, нисколько не сомневаясь, что и она испытывает те же чувства.
Она что-то крикнула ему, но доносившиеся из ближних павильонов шум, гул и голоса заглушили ее слова.
От Анико глаз не оторвешь, с алыми розами в руках она и сама порозовела, посвежела… Вот она остановилась, ждет его.
— Буду вас называть Розмондой, — сказал он с нескрываемым восторгом. — Знаете, наверное, это стихотворение Аполлинера?
— Нет, не знаю, — призналась она. — Вы помните наизусть? Прочтите!
Бендл не заставил себя просить и немного торжественно прочел ей строфу из стихотворения, которое так ему нравилось:
— Великолепные стихи, — вздохнув, сказала Анико.
В аллеях парка зажегся тусклый свет фонарей, издали казалось, что это лампионы, висящие по бокам темно-зеленой арки. Только теперь стало видно, что сыплет мелкий густой дождь.
Они медленно шли по песчаной дорожке и не обращали внимания на дождь. Беззаботное, легкомысленное настроение после выпитого вина, катанья на карусели и стрельбы в тире исчезло. Оба без всякой причины вдруг посерьезнели, притихли, песок мягко поскрипывал под ногами, все глуше и глуше доносился до них шум луна-парка.
— Скажите, что вы обо мне думаете? — удивил он Анико неожиданным вопросом.
Она ответила не сразу, тихо шла рядом, тыльной стороной руки вытирая капли дождя на лице.
— Не знаю… ничего определенного, — сказала она спокойно, совсем серьезным тоном. — По всей вероятности, вы идеальный человек. Такой прямой, ровный…
— Не думал я, что вы обо мне столь высокого мнения.
— Такое впечатление, что вам можно верить, на вас можно положиться. Наверное, вы хороший спутник жизни.
— Вы просто льстите мне. Может быть, вам только так кажется?
— Ничего подобного, — сказала она уверенно. — Я уже немного разбираюсь в людях.
Очевидно, ей трудно было идти по мокрому песку, она ступала неуверенно, и он опять, слегка поддерживая за руку, осторожно повел ее. Анико доверчиво прильнула к нему.