— Когда я был в Будапеште год назад, — вспомнил Бендл, — один мой приятель, долго удивлялся, почему здесь в метро все станции с одинаковым названием. Мы его спросили, откуда он это взял, и он объяснил, что сам читал названия на остановках, там везде написано «Bejárat» и «Kijárat».
Анико так расхохоталась, что у нее даже слезы потекли, а глаза стали большими, сияющими и необыкновенно красивыми.
— Это же значит «вход» и «выход», — сказала Анико в перерыве между приступами смеха.
— По-чешски буквально — «приход» и «уход».
— Да, но мой перевод тоже правильный.
— Конечно, — кивнул он, — ваш даже более точный.
Вот и конечная станция. Пассажиры высыпали из вагонов, поднялись по лестнице и оказались на вечерней улице, где сквозь дождь мерцали фонари, сияли витрины и разноцветный неон.
Они сидели в кафе гостиницы и не спеша пили кофе с коньяком, ели мороженое. Анико уже немного привела себя в порядок, уложила на лоб скромную волну каштановых волос, что ей было очень к лицу, и снова повеселела — смеялась, шутила. Им было хорошо, он заметил перемену в ее настроении и оттого, что она приободрилась, сам он чувствовал себя превосходно, как после освежающей загородной прогулки, а не после ливня с пронизывающим ветром. Случайно они заняли тот же столик на двоих, за которым Бендл, мрачный и одинокий, скучал в первый вечер своего приезда в Будапешт, и он подумал: сегодняшний день — его успех, победа, ведь на такое он даже не надеялся…
— Так вот, — продолжал он начатый разговор, — если вы поедете в командировку, скажем, в Прагу, то через некоторое время у вас вдруг появится чувство независимости и свободы, потому что все повседневные привычные заботы останутся дома… Понимаете?
— Кажется.
— И это вполне естественно: человек, хоть на время меняя обстановку, сферу своей деятельности, раскрепощается. Короче говоря, «чемодан» со своими заботами мы всегда оставляем дома.
Анико рассмеялась, сравнение показалось ей забавным.
— Значит, вот сейчас вы в Будапеште, а в Праге у вас уйма нерешенных проблем.
— Не знаю, действительно ли уйма, но в чем-то вы правы, я вынужден был оставить незаконченные дела.
Она перестала смеяться, только глаза еще улыбались.
— А они вас не преследуют?
— Иногда. В зависимости от того, насколько я им это разрешаю. Или насколько время позволяет думать о них.
— А оно позволяет?
— Нет, разве что ночью, когда не спится… А потом еще играет роль расстояние. Иногда оно само сглаживает острые углы.
— Из этого следует, что человеку надо как можно больше разъезжать. И всюду оставлять после себя «чемоданы» нерешенных проблем.
— Возможно. Но у каждого где-то есть своя пристань, свой дом. И там мы решаем всякие проблемы, а если иногда сбегаем от них, то все равно потом возвращаемся.
— Вы, наверное, очень уравновешенный человек, раз так хладнокровно рассуждаете об этом.
— Думаете? Не уверен, скорее нет. Чем человек старше, тем больше у него накапливается нерешенных проблем.
— Не очень-то веселый разговор у нас получается.
— Знаю. Но не стоит закрывать на это глаза.
Он толком не знал, зачем заговорил с ней об этом, ведь он совершенно бессмысленно, да еще так неловко вредил сам себе и наверняка ставил под угрозу то малое, что на время завоевал.
— Хотела бы я когда-нибудь встретиться с вами в Праге, — сказала она неожиданно. — Вы показали бы мне свои любимые ресторанчики, или мы с вами посидели бы, например, в «Славии», а за окном виднелась бы Влтава с Карловым мостом.
— Почему бы и нет! Это вполне осуществимо…
До сих пор он не замечал, что они отражаются в большом зеркале на противоположной стене — сидят друг против друга за низким столиком кафе и, наклонив головы, беседуют, а в зеркале видно каждое их движение, каждый, даже незначительный жест.
И вместо того, чтобы любоваться своей молодой собеседницей, он вдруг взглянул на себя и замер пораженный, не веря собственным глазам, что это он и что он такой…
Анико поймала его взгляд и тоже начала пристально вглядываться в зеркало. И это было для него тем более тягостно, что на фоне ее молодого, нежного и гладкого лица с большими глазами его лицо казалось бледным, старым и усталым. И тогда Бендл осознал, насколько он стар рядом с ней. Насколько он ей не пара.
— Вам нехорошо? — спросила она сочувственно. — Вы так побледнели…
— Ничего, сейчас пройдет, — не сразу ответил он.
— Мне уже все равно пора домой, — вдруг вспомнила она.