— Не грустите…
Он взглянул в ее широко раскрытые веселые глаза.
— Извините меня за вчерашний вечер, — сказал он, — я был невыносим.
— Не выдумывайте, вечер был прекрасный… с чего это вы взяли? Мне, во всяком случае, понравилось. Вот только в самом конце вечера вы… как-то сникли. Но это ерунда…
— Именно за это извините меня. Да и свободного времени у вас много отнял. Отрывал вас от ваших друзей…
— Вы уже это однажды говорили. — Она стала серьезнее, но еще улыбалась. — Что-то подобное я уже слышала. Так вот, пожалуйста, не повторяйтесь, хорошо?
Шимон вернулся.
Они посидели еще немного, обменялись любезностями, поблагодарили друг друга за сотрудничество и выразили надежду, что скоро увидятся.
Потом Шимон и Анико проводили Бендла до машины, положили в багажник огромную коробку, и Шимон крепко пожал ему руку.
Анико посмотрела на него нежными, повлажневшими глазами, поднялась на цыпочки и чмокнула в щеку.
Бендл машинально сел за руль, включил зажигание, медленно, привычным движением выжал сцепление, переключил скорость и поехал. Он сразу оказался в густом потоке машин на главной улице и, прежде чем дали зеленый свет, успел оглянуться и рассеянно махнуть им рукой.
Они стояли рядом под дождем и натянуто улыбались. Казалось, они случайно встретились и тут же разойдутся. Мимо них двигался поток людей в мокрой одежде, цветные зонтики плыли над тротуарами.
Серая «эмбечка» уезжала дождливым днем в длинной веренице машин, «дворники» сновали по ветровому стеклу.
Неужели и в Праге дождь? — снова пришло ему в голову.
6
Самые неприятные дни лета — холодные.
Когда уже привыкнешь к теплу и даже к жаре, к духоте по ночам, вдруг ни с того ни с сего повеет откуда-то холодом, и станет зябко, как поздней осенью.
Всю ночь, пока он ехал к границе, лил дождь, с полей и лугов несло сыростью, густой туман поднимался на пути. Когда лента шоссе спускалась в низину, туман редел и постепенно рассеивался.
Деревни и городки, через которые он проезжал, напитались влагой от проливных дождей, тракторы пятнали асфальт рыжей грязью с полей, изредка встречавшиеся люди были в непромокаемых плащах или под зонтиками — выходить из дому в промозглую слякоть мало кому хотелось.
И на государственной границе таможенники в тяжелых от дождя брезентовых накидках осматривали машины бегло. Они даже не улыбались, как обычно, должно быть, тоже подумывали о тепле под крышей или о чашке горячего кофе. Почему-то их внимание привлекла большая коробка, которую принес перед отъездом Шимон. Но Бендл и сам не знал, что в ней. Пришлось выйти из машины и под дождем надорвать упаковку. Кофеварка. Большая, красивая кофеварка, сразу на всю семью. Таможенник махнул рукой и шлепнул печать на декларацию.
Когда он подъезжал к Братиславе, дождь кончился, низко над землей висела большая черная туча, а кругом все блестело — мокрый асфальт, крыши, листья. И откуда-то, будто из недр далеких северных гор, тянуло холодом.
Ехал он медленно, не торопясь, ведь у него масса времени.
В Братиславе всюду на улицах было полно луж, и машины разбрызгивали по сторонам фонтаны воды. Сначала он хотел ненадолго остановиться, выпить где-нибудь кофе, позвонить знакомым, но это его только задержало бы. Он решил засветло добраться до Брно и там немного отдохнуть, а главное — как следует поужинать: после того, как они с тетей съели на рынке по порции копченых сосисок, у него во рту не было и маковой росинки. А если почувствует усталость, там и заночует. Спокойно проведет вечер, пораньше ляжет спать и наконец выспится.
Но ни в одной гостинице Брно не нашлось свободного номера, а в пасмурный день темнело быстро.
Город казался ему переполненным людьми, было много иностранцев, здесь, наверное, проходила какая-то международная конференция или спортивная встреча. В конце концов он был даже рад, когда выбрался из оживленного центра с пестротой неоновых ламп и людской толчеей на городскую окраину.
Ему посоветовали проехать еще несколько километров по автостраде до мотеля, и на первом же перекрестке он свернул на своей «эмбечке» к выезду из города.
И снова перед ним была лента асфальта. Необозримые просторы полей и лугов по обеим сторонам шоссе, ивняк вдоль ручья уже сливались со сгущающимися сумерками.
Дорога шла через затихшие деревни, на их маленьких площадях раскачивались фонари, дома стояли погруженные в полумрак, окна еще не светились.
В наступивших сумерках ему отчетливо виделись залитые солнцем улицы Будапешта, гладь мерно текущего зелено-голубого Дуная, его набережные, где под вечер собирается молодежь, уютные маленькие кафе с яркими разноцветными зонтами над столиками, скверы, полные цветов, оживленный перекресток перед гостиницей, нескончаемые потоки машин, свежевыкрашенные фасады домов, в верхних этажах которых отражалось солнце, из-за чего весь город казался почти нереальным, напоминая театральную декорацию.