Так психологическая проза Йозефа Кадлеца охватывает все более широкий круг жизненных явлений.
Р. Кузнецова
ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ БУДАПЕШТА
…то, что не сбывается никогда
и лишь блестит так просто,
словно в зарослях вода.
NÁVRAT Z BUDAPEŠTI
Praha, 1975
Перевод Т. Аксель и Ю. Шкариной
Редактор Т. Горбачева
© Josef Kadlec, 1975
© Перевод на русский язык «Иностранная литература», 1980
1
Утреннее заседание кончилось раньше, чем он предполагал, и в его распоряжении оказалась вся вторая половина дня и даже целый вечер — можно было побродить по улицам и насладиться дразнящей атмосферой незнакомого города.
Нельзя сказать, что Будапешта он не знал совсем, ему случалось уже бывать здесь, но всегда недолго — день-два, и самое большее, что он успевал, — это пройти по улице Ваци, заскочить в магазины, на ходу полюбоваться набережной Дуная или островом Маргит, посидеть немного в каком-нибудь старомодном кафе или в знаменитой кондитерской на площади Вёрёшмарти.
Хотя о Будапеште он знал немного, город давно очаровал его, казался близким, приветливым, иногда — чересчур нарядным, слишком уж тщательно следящим за своей внешностью.
Он любил эти широкие зеленые бульвары, уютные кафе со столиками, расставленными на тротуарах, архитектуру конца века, яркие фасады домов и нетерпеливое движение — бесконечный людской поток, целый день перетекающий с места на место, с одного берега Дуная на другой.
После утреннего заседания его хотели отвезти на машине в гостиницу, но он решительно отказался, заявив, что с удовольствием пройдется пешком, ведь тут недалеко, дорогу он помнит, да и день великолепный.
И теперь он брел по многолюдным улицам, то и дело замедляя шаг, оглядываясь или бездумно рассматривая витрины, хотя и не собирался ничего покупать. Или вдруг замирал на краю тротуара у перекрестка, его завораживало стремительное уличное движение — нескончаемая лавина машин, трамваи, поток прохожих, — то, как все это мелькало у него перед глазами, будто цветной широкоэкранный фильм.
Казалось, и сам город тоже двигается, плавно, едва заметно — это колебался раскаленный жарким солнцем воздух. Ряды домов словно отступали в стороны и неожиданно опять возвращались на свои места, окна вытягивались в длинные стеклянные полосы и тоже волнообразно изгибались, как бы отражая звуки шагов. А там, вдали, где улицы пересекались, пестрое движение усиливалось: люди, машины, трамваи толкали друг друга в страшной спешке и суматохе. Ослепительный натиск солнца на какое-то мгновение остановил этот стремительный водоворот, он как бы замер, прежде чем опять, судорожно вздрогнув, разбежаться в стороны и слиться с живыми струями соседних улиц.
Он шел, и город любезно раскрывал перед ним бесконечные новые виды, манил все дальше и дальше, в глубь изящных ансамблей, выставляя напоказ своеобразную, привлекающую своей новизной красоту.
За каждым углом он обнаруживал оригинальной планировки жилые массивы, зеленые скверы, маленькие площади, церкви необычной архитектуры, роскошные особняки, уютные кафе, магазины, рестораны и на первый взгляд не слишком занятные, но для этого города весьма характерные закоулки.
Он чуть не заблудился — запутался в схожих боковых улочках и переулках — и не сразу понял, в каком направлении надо идти, чтобы попасть на главный проспект.
Между высокими домами вдруг увидел тихий, ничем не примечательный скверик с купами каштанов, густые кроны которых бросали тень на скамейки возле чахлого, затоптанного газона.
Все скамейки были заняты. В стороне, в дальнем углу сквера, в песочнице на детской площадке весело щебетали дети.
Почувствовав внезапную усталость от яркого солнца и шумных улиц, он с наслаждением опустился на свободное место в тени.
Люди вокруг разговаривали, а он не разбирал ни слова, по жестикуляции стараясь хотя бы догадаться, о чем идет речь, но и это ему не удавалось.
Рядом с ним сел мужчина средних лет, с головы до ног одетый в черное, даже шляпа у него была черная, носовым платком он вытер пот с лица, но шляпу так и не снял. Потом вынул из портфеля бутерброды с салом и стал есть, с хрустом закусывая их зеленым перцем, да еще умудрялся при этом сопя читать газету, разложенную на коленях.