В поле, несмотря на дождь, я почувствовал себя хорошо: по моему лицу бежали капли дождя, но я не обращал на них внимания — я глубоко вдыхал чистый, влажный воздух, напоенный ароматом скошенных лугов и зреющих хлебов.
Вскоре передо мной возникли мрачные развалины стекольного завода. Невыносимая грусть сдавила мне сердце, слезы навернулись на глаза.
Забор обвалился, калитки не было, стены почернели, только пострадавшие от пожара деревья за четыре года заметно разрослись, они тянули свои зеленые ветви, словно бы пытаясь прикрыть угрюмые руины.
Я вышел со двора, приблизился к дому и в нерешительности остановился. Из обгоревших деревянных столов и скамеек были выломаны доски — видно, ими уже никто не пользовался.
Медленно брел я по сырому песку, усыпанному сосновыми иголками, хотел было заглянуть и внутрь дома, как вдруг сверху раздался неприветливый голос:
— Что вам здесь надо?
Подняв голову, я увидел двоих мужчин в синих рубашках. Они делали обрешетку новой крыши.
— Да вот зашел посмотреть, — ответил я в растерянности. — Когда-то здесь был трактир….
— Это когда еще было, — сказал один из них. — Теперь мы здесь хозяева.
— Идите своей дорогой, — забеспокоился другой. — Не то не ровен час вам что-нибудь свалится на голову.
Я вышел на тропинку и направился к лесу. За моей спиной раздался перестук молотков, сопровождавший меня все время, пока я бродил по мокрому лесу.
Я не мог не спуститься с насыпи к месту, бывшему свидетелем нашей с Виолой любви. Дикое, заброшенное, почти неприступное, оно заросло со всех сторон буйной бирючиной.
И трава там была высокая, густая, необыкновенно сочная, какая растет только вблизи воды или кладбища…
А вода, как всегда, выбрасывалась могучими толчками из водостока.
На следующий день я пошел в Национальный комитет. Там толпился народ. В отдел, где принимались заявления от желающих получить характеристики, стояла длинная очередь, так что мне не осталось ничего другого, как стать в нее.
Очередь шла быстро, и я не успел оглянуться, как оказался перед барьером, за которым сотрудница отдела прочитывала заполненные подателями бланки и при необходимости просила дополнить их нужными сведениями. Когда она машинально сказала «Следующий!» и подняла на меня глаза, я на мгновение онемел. Мне показалось, что все это происходит во сне: коротко подстриженная женщина за барьером была не кто иная, как Эмча. Эмча со стекольного завода!
И она тотчас узнала меня.
— Значит, это вы? — сказала она. — Я уже справлялась о вас. Мне сказали, что вы живете в Праге…
— Вы живы? — уставился я на нее.
— Как видите, — ответила она.
— А Виола? — спросил я с надеждой.
— Вендулка? — удивилась она и, помолчав, тихо и горько произнесла: — Никто из наших не уцелел.
Она перевела взгляд на мой бланк и быстро пробежала его глазами.
— Все в порядке, — коротко сказала она.
— Не могли бы мы с вами встретиться и поговорить? — спросил я, когда следующий уже занял мое место.
— Конечно, — ответила она. — Лучше всего в обеденный перерыв… перед входом в наше здание.
Я не мог дождаться, когда часы на башне пробьют полдень. Бесцельно бродил я по улицам, останавливался перед витринами магазинов, заходил на рынок, смотрел на человеческий муравейник, но ничто меня не занимало.
В моей памяти оживал во всех подробностях тот солнечный летний день во время оккупации. Я снова видел немецкие военные машины, ползущие по полю к лесу, слышал короткие хлопки выстрелов, видел охваченную пламенем крышу стекольного завода, почерневшие от пожара стены, обломанные деревья, стаи испуганных птиц в голубом небе…
Я долго переминался с ноги на ногу, поджидая Эмчу у входа. Наконец она пришла.
— Извините, но никак не получилось раньше, — сказала она.
— Расскажите, как это произошло, — торопил я ее.
Мы шли посередине площади, освещенные ярким полуденным солнцем, суетливые голуби путались у нас под ногами, мешая идти.
— В то утро меня не было дома, — объясняла она мне. — Накануне вечером я уехала в Бероун, ну а потом скрывалась до конца войны у добрых людей.
— Так что вы даже не знаете, что там было?
— Нет, не знаю. И, вероятно, никогда не узнаю, хотя и догадываюсь, что там случилось…
Мы дошли узкой улочкой до небольшого сквера и заметили свободную скамеечку в тени каштана.
— Сядем, — предложила она. — Так нам удобнее будет поговорить.
— О чем же вы догадываетесь?