Так и сидел он над стаканом лимонного сока за столиком на двоих, опустив глаза. И вдруг понял, что в этом жизнерадостном красочном городе, где на каждом шагу открываются тысячи возможностей для развлечений, все они не для него. При его характере, взглядах, возрасте, положении, да и финансах, он был предоставлен самому себе, мог рассчитывать только на свое собственное общество или вот так, как сейчас, наблюдать, сидя за своим уединенным столиком.
Все эти люди существовали где-то за пределами его досягаемости, словно за стеклянной стеной.
Допив лимонный сок, он расплатился и собрался уходить.
Человек в полосатой рубашке и зеленом, как трава, галстуке привлек его внимание: он сидел в другом конце зала и был тоже один; вероятно, он кого-то ждал, потому что настораживался при любом движении в зале, смотрел в сторону дверей и тут же опять разочарованно откидывался в кресле.
Может быть, он тоже ждет, сам не зная кого…
Неожиданно Бендлу вспомнилась хрупкая переводчица, ее маленькое улыбающееся лицо, выпуклый лоб и ярко сияющие глаза. Анико, она сказала, ее зовут Анико… Имя звучало экзотично, будто по-японски, и доносилось как бы издалека, с другого берега.
Впрочем, она милая и красивая и совсем иная, чем он предполагал, чем можно было ожидать.
Снова он мысленно услышал ее веселые слова, сказанные мимоходом, как бы невзначай, о чем-то второстепенном: «В другой раз. Наверняка такая возможность еще представится».
И тут же его безжалостно кольнуло острие вопроса: а что, если и вправду представится?
Он собирался еще перед сном позвонить домой, хотел узнать, что нового, как там жена, родные. Но когда пришел в гостиницу, показалось, что уже слишком поздно и он только зря разбудит жену, даже испугает. Ведь ничего особенного не произошло, можно спокойно отложить разговор на завтра.
Ночью его номер выглядел еще более тесным и убогим, чем днем. Кровать, ночной столик, шкаф, два стула и умывальник — вся мебель бесцветная, безликая, казенная.
Внимание привлекла лишь репродукция какого-то желтого пейзажа — широкая венгерская степь под жгучим палящим солнцем, а на косогоре домик с низкой соломенной крышей и высокий колодезный журавль.
Откуда же он знал этот полумертвый край? Ведь пейзаж показался ему давно знакомым, примелькавшимся, может, он видел его на иллюстрациях в книгах или во сне… да, скорее всего, в часто повторяющемся одном и том же сне. У каждого человека есть свой излюбленный пейзаж, только ему одному близкий, исхоженный вдоль и поперек край его сновидений.
Тесный неуютный номер с затхлым воздухом, с занавесками, пропахшими табачным дымом, — на всем, казалось, лежит тонкий слой пыли и отовсюду поднимается едкий запах дезинфекции или мастики. А больше всего раздражал молочно-белый шар, затерянный у самого потолка, тусклый свет едва достигал резного бордюра старого шкафа, и комната была погружена в полумрак.
Погасив белый шар на потолке, он зажег ночник, настежь открыл скрипящие створки окна, и тогда из узкого темного переулка, словно из погреба, в комнату ворвались звуки цыганского оркестра, пение, смех, шум и едкий чад из кабачка в полуподвале.
Он с раздражением закрыл окно, улегся в постель, погасил ночник и, размышляя в темноте, стал ждать, когда же его одолеет сон.
В общем-то, думал он, этого маленького номера ему совершенно достаточно на те несколько дней, которые он проживет в Будапеште. Через день-другой он, может быть, и привыкнет, научится жить здесь в одиночестве…
Сон все не приходил. Ему казалось, что шум всего города собирается в этом узком переулке, проникает в окно его номера, чтобы не дать покоя ни на минуту. Тогда он спрятал голову под подушку и сразу уснул.
Он видел перед собой пожелтевшие травы широкой южной степи, которая выступила из убогой рамы и, разливая кругом грязноватую желтизну, затопила всю тесную комнатку.