— Вы ошиблись. Вас я никогда в жизни не видел и в тюрьме, к счастью, не сидел.
— Чего не было, то может быть, — расходился парень. — Нынче никуда так легко не попадешь, как в тюрьму. Причем не обязательно знать, как попал и за что…
— Ну что ж, пора платить, — обратился Эда к Людвику и допил пиво, не обращая ни малейшего внимания на парня, стоявшего рядом.
Дело пахло дракой. Достаточно было Эде сказать одно неосторожное слово, сверкнула бы искра и вспыхнул огонь, тем более что дружков у парня было хоть отбавляй. Или, скажем, Эда мог бы встать и отстранить его рукой. Кто знает, чем бы это кончилось. К счастью, все обошлось, Эда держался так, будто ничего не замечал, ничего не слышал и не имел ни малейшего желания драться.
Между тем официант принес еще поднос пива. Парень, поняв, что острый, напряженный момент миновал, спокойно сел на свое место, взял две кружки с пенящимся пивом и в знак примирения предложил:
— Выпьете с нами? Здо́рово, когда люди вот так встречаются. Ведь мы же чехи, а?!
Людвик подумал, что Эда наверняка откажется, но Эда, как ни странно, поднялся, охотно принял кружку и чокнулся со всеми. Раздался звон кружек. Людвику ничего не оставалось, как присоединиться.
Говорили все сразу, кто о чем, — так обычно бывает, когда за одним столом собрались подвыпившие люди, пиво всем ударило в голову. И Эда тоже хоть и изредка, но встревал в разговор. А у Людвика слипались глаза, его клонило в сон.
Парни затянули песню. Пели вразнобой, заунывно, безрадостно, словно с тоски; запевал один, а остальные подтягивали. Песня, жалобная и безотрадная, словно сливалась с холодным сумраком наступающего вечера и с черным пивом в больших кружках.
Гости постепенно покидали пивную «У Флеков», столы пустели, в саду становилось мрачно, холодно, неуютно. Официант просил, чтобы гости поскорее расплачивались, а тем, кто не хотел уходить, предлагал перейти в пивной зал.
Ничего не оставалось, как перейти в освещенный пивной зап. Но там было битком набито народу — накурено, шумно.
— Я пошел домой, — сказал Людвик. Не хотелось больше ни пить, ни сидеть в переполненной пивной.
— А меня домой не тянет, что там делать? — проворчал Эда.
— Как хочешь, — решительно сказал Людвик. — Оставайся, раз тебе тут нравится…
— Нет уж, вместе пришли, вместе и уйдем, — неожиданно согласился Эда.
И они направились домой по полутемным тихим улочкам, слабо освещенным желтым светом убогих витрин и газовых фонарей.
— Что это были за парни? — поинтересовался Людвик.
— Откуда я знаю. Никогда в жизни я их не видел. В пивных люди легко знакомятся. Когда выпьешь — море по колено.
Людвику показалось, что сейчас Эда словоохотливее, чем раньше, поэтому он снова решил попробовать выведать у него хоть что-нибудь.
— Почему ты не хочешь ничего рассказать мне о Некольном? Да и о себе тоже…
— Ты ведь тоже о себе не рассказываешь, — возразил Эда. — Зачем кому-то забивать голову…
— У меня в жизни ничего особенного не было, — не отступал Людвик. — Не то что у тебя.
Они шли по узкому тротуару, совсем рядом, задевая один другого плечом. Навстречу им шли прохожие, на углу стояла ярко накрашенная девушка, поджидающая клиента.
— Это как вот с такими, — задумчиво кивнул на нее Эда. — Они тоже набираются опыта, живут своей собственной жизнью, а рассказать потом нечего.
— Ну, иные любят вспоминать…
— Значит, я не из тех.
И лишь когда они вышли на освещенный перекресток, Эда вдруг разговорился, возможно потому, что Людвик больше не приставал к нему.
— Мы, собственно, ровесники с Некольным. Франта, пожалуй, на год старше, — начал Эда, опустив глаза. — Тогда он был еще любителем. С тех пор прошло больше десяти лет. Я был в форме. Мне не было равных. Я выступал за наш клуб, а Франта — за Боксерский клуб на Смихове. Может быть, ты видел его на фотографиях. Франта на всех рингах мира в красной майке с белыми буквами «БКС» на груди…
Они вышли на освещенную Водичкову улицу, в вечерние часы она была многолюдной и шумной.
— Должна была состояться встреча наших клубов, ну и наш поединок с Франтой, мы оба выступали во втором полусреднем весе. Франту тогда прозвали «чешская молотилка», мурашки по коже пробегали у всех, кто знал, с какой быстротой колошматят противника его кулаки…
Они остановились у дома в лесах, где на четвертом этаже снимали комнату.