Вместо поездки с Машей в Сенограбы Людвик ехал в субботу домой.
5
Из-за напряженной сверхурочной работы Людвик постоянно недосыпал. Он мечтал о покое, о прогулках на свежем воздухе. Какой прок от того, что завелись у него деньги, что заработок удвоился, если с утра до поздней ночи он томился за чертежной доской в закрытом помещении, будто в клетке. И никаких новых знакомств, новых встреч, он общался только со своими коллегами, людьми не такими уж интересными, поглощенными своими заботами, измотанными чрезмерной работой. И только беседы с Эдой были для него отдушиной, хотя тот редко приходил домой. Эда стал его единственным другом, пусть и не очень надежным и близким, скорее странным.
Ночной поезд из Праги тащился в непроглядной тьме, вагоны громыхали и подскакивали на стыках рельс.
В эти поздние часы было мало пассажиров. Женщина, расположившаяся напротив Людвика, закуталась и пальто и уснула, не обращая внимания на тряску.
Людвик тоже попытался уснуть, но из этого ничего не получалось: в голове, как кадры из кинофильмов, прокручивались различные эпизоды его жизни.
Вот дядя развалился на диване, обитом темно-бордовым шелком, в отдельном кабинете кафе «У Тлапака», по бокам его сидят молоденькие женщины, они склонили головки ему на плечи; та, у которой волосы светлые, как солома, именуется Дашей, а темно-рыжая — Машей; дядя смеется, сотрясаясь всем телом; он счастлив и, как истинный торговец, нахваливает свой товар: «Приедешь в Прагу, я покажу тебе таких девочек, каких ты в жизни не видал».
Закопченная кухня в многоквартирном доме в Голешовицах; у плиты маленькая, сгорбленная женщина в спортивных фланелевых брюках, ее окружили давно не стриженные дети, они тянут ее в разные стороны и зовут поиграть с ними в «мельничное колесо», она сердито отгоняет их, бьет по рукам и, всхлипывая, причитает: «Из-за вас я никуда шагу ступить не могу!»
Обед варится на плите, кухня наполнена запахом горелого жира, из кастрюль подымается пар, он, как белое облако, стоит под потолком; посередине кухни сгорбленная женщина играет с детьми: все держатся за руки, водят хоровод и весело кричат: «Колесо у нас сломалось и тотчас распалось!» При этом ребята валятся один на другого на грязный пол.
Поезд остановился у освещенного перрона, на котором не было ни души, и через минуту тронулся, погружаясь во тьму, словно в черную воду.
Маша, голая, пахнущая мылом, ходит по комнате; ее тело тускло поблескивает в полутьме; за ее спиной прячется желтый свет настольной лампы с опущенным абажуром, чтобы не бил в глаза; Маша подбегает к Людвику и прижимает его голову к полудетским грудям, она жаждет его поцелуев, его объятий; Людвик колеблется, но потом не выдерживает… И тут дверь с шумом раскрывается и появляются дядя с Дашей; они громко смеются и со злорадством кричат: «А, это тот, что был «У Тлапака». Пусть он выходит из игры!»
Потом оба лежат на железной кровати под одеялом; Маша страстно, всем телом прижимается к Людвику, она гладит его, неустанно ласкает, затем они сливаются в едином объятии, будто с давних времен принадлежали друг другу; на столе все так же светит желтая лампа, она несколько сдерживает пылкое проявление их чувств; с кровати напротив за ними молча наблюдают Даша с дядей, они сидят рядом и чего-то ждут. Маша нежно шепчет Людвику в ухо: «Останься, не уходи, не покидай меня».
Людвик то засыпал, то просыпался, то дремал, убаюканный шумом колес. Иногда в купе заглядывал свет фонарей со станций, а затем поезд вновь поглощала ночная тьма.
Вот проходная комната, где живут Людвик и Эда. Людвик лежит на кровати, глаза его слипаются ото сна, Эда сидит на подоконнике открытого окна и надоедливо насвистывает какую-то песенку, Людвик знает ее, но никак не может вспомнить; наконец Эда закрывает окно, и сразу прекращается и свист и шум ночного города; Эда в задумчивости обходит огромный обеденный стол и несколько раз повторяет одно и то же: «Все люди — это живые трупы, правда, кто в меньшей степени, а кто в большей, в зависимости от того, у кого какое желание жить…»
Два неприметных человека в штатском ведут Кнотека по узкому проходу между чертежными досками. Он выглядит как всегда, будто случившееся его не касается, и только во взгляде какое-то беспокойство; когда он оказывается рядом с Людвиком, тот видит расширенные зрачки и чистые светящиеся глаза, словно омытые слезами, а в них затаился страх перед всем, что ждет его.