Последним подошел фон Зиммель, Зевс–громовержец, все это время стоявший в стороне и рассеянно наблюдавший за Кемпке и вереницей гостей. Фон Зиммель был мрачен: сегодня ночью умер Фридрих. Перед запуском инженеру не спалось, и когда он вышел в сад подышать свежим воздухом, то увидел кенаря неподвижно лежащим на дне клетки. Птица застыла лапками кверху и о чем–то молчала, куда более пронзительно, чем при жизни. Переставший петь в тот самый день, когда фон Зиммель отрекся от космоса, Фридрих все эти годы был для инженера живым укором, но странно: именно теперь, когда этот укор, наконец, прекратился, он почувствовал тупую, ноющую боль в сердце. Он похоронил Фридриха на рассвете, в коробке из–под обуви, выкопав под черешней в саду неглубокую яму.
Второй неприятностью был Шмунде. Час назад фон Зиммелю доложили, что накануне вечером дублер, пытаясь забраться к любовнице в окно, упал с лестницы и сломал ногу. Теперь в случае чего у Кемпке не было замены, и когда он как ни в чем не бывало выбрался из «Хорьха», инженер испустил вздох облегчения. От этого прекраснодушного идиота всего можно было ожидать, и, может быть, только сейчас фон Зиммель по–настоящему понял, насколько рисковал, выбрав на эту роль Кемпке.
Последовал непринужденный обмен любезностями между астронавтом и приглашенными. Бургомистр Мариенкирхе вручил Кемпке ключи от города и заверил, что в ближайшее время одна из городских улиц будет переименована в его честь. Корреспондент «Фелькише Беобахтер», неугомонный пострел, потеснив плечом застенчивого гауляйтера, сфотографировал астронавта с ключами и скороговоркой осведомился, правда ли, что он происходит из древнего рода Зигфрида фон Кемпенбергера, маркграфа Анхальтского, разбившего в 1312 году коварных гельветов в знаменитом сражении при Бланкенбурге? Ференц Чардаши, представитель венгерской партии «Скрещенные стрелы», выказал Кемпке знаки величайшего уважения и подарил ему связку сушеной паприки — символ национальной гордости и решимости венгров, как никогда твердых в своем единении с Рейхом. В доказательство своих слов Чардаши исполнил подобие венгерского народного танца, прищелкивая пальцами и комично приподнимая над головой ермолку. Гюнтер Вассершафт, капитан местной футбольной команды «Мариенбунд», презентовал астронавту вымпел клуба и диплом о присуждении ему почетного звания центрального нападающего, с правом пробития пенальти во всех матчах Имперской лиги, если «Мариенбунд» туда когда–нибудь попадет. Кемпке сердечно поблагодарил дарителей и передал все это Вилли Хуберману, который, в свой черед, всучил подарки рейхсминистру сельского хозяйства. Сияющий лысиной Джиральдини в новом белом переднике преподнес астронавту пирог собственного приготовления и рюмку киршвассера на подносе. Под одобрительные возгласы присутствующих Кемпке откусил кусочек пирога, с улыбкой прожевал и запил холодным киршвассером. Подскочивший Эрих Хуберман в порыве шутливой заботливости смахнул с его кителя крошки. Все рассмеялись, гауляйтеры скромно захлопали в ладоши. Корреспондент «Фелькише Беобахтер» сфотографировал Кемпке с пирогом, сфотографировал рюмку киршвассера, сфотографировал ковыряющего в носу фон Бюллова.
Наконец, когда все приветствия и пожелания отзвучали, настал черед последних приготовлений. В стороне от смотровой площадки была оборудована пляжная кабинка, и, поощряемый сальными шуточками гостей, Кемпке уединился в ней для облачения в скафандр. Ставший на страже Вилли Хуберман отгонял корреспондента «Фелькише Беобахтер», норовившего заснять исторический момент перевоплощения. Когда все было готово и астронавт показался из кабинки в оранжевом космическом комбинезоне с шлемом под мышкой, грянул бурный аплодисмент. Фон Зиммель потуже затянул на скафандре ремни, проверил надежность крепления гермоперчаток, поглубже запихнул в нагрудный карман космический платок. Некоторые подошли сфотографироваться с Кемпке, кто–то в шутку попросил примерить шлем. Эрих Хуберман взял у астронавта автограф, и его почин немедленно подхватили и остальные.
Внимание гостей, сумбур и мишура проводов несколько смутили Кемпке, притупили пульсацию того чувства, что тлело в нем по дороге на космодром. Но нечто, случившееся под занавес протокольной части, вновь пробудило в нем это волнение.