Но шлем принес лишь временное облегчение. На какое–то время боль действительно утихла, но вскоре немцы, вероятно, просто сменили частоту отравляющего сигнала, и раскаленный утюжок с новой силой запульсировал у Берцеллиуса в голове. Модернизация шлема ни к чему не привела: инженер заменил спички с серными головками на фосфорные, изменил конфигурацию проволочного каркаса — все было тщетно. Однако сдаться означало помочь Германии в порабощении мира, и Берцеллиус решил держаться до конца. Заметив, что мигрень как будто сильнее всего донимает его на кухне, он пришел к заключению, что луч проникает в квартиру именно там, и пошел на военную хитрость. Прием пищи был перенесен в гостиную, тарелки, чашки и обеденный стол перекочевали туда же. Для пущей надежности дверь на кухню была заколочена досками, лишнюю часть коридора отрезал громоздкий буфет. Но и это помогло ненадолго. Вскоре луч настиг Берцеллиуса в ванной, так что таз для умывания, зеркало и ночной сосуд пришлось также перенести в комнату. Двадцать восьмого февраля инженер отступил из гостиной, а первого марта пала его последняя цитадель: спальня. Коварный луч проник и туда, и даже в шлеме и под одеялом Берцеллиус явственно ощущал, как черная отрава мигрени вливается ему в голову. Загнанный в угол, он пошел на последнюю меру — перенес кушетку и предметы первой необходимости в подвал, поближе к своим банкам.
Шахматный поединок был почти проигран. Клетка за клеткой инженер уступил немцам пространство, и уже мерещилось ему, как грохочут по лестнице железные сапоги, как входит в подвал любезный немецкий офицер и приглашает пройти за ним, к черной машине, которая сегодня же доставит его в Германию. А там — граница, петляющий перелесок и огромный, ощетинившийся пулеметными дулами завод, где он будет до конца своих дней создавать корабли подземного Вермахта.
Но неожиданно боль утихла. Прохлада подвала благотворно подействовала на Берцеллиуса, мигрень отступила, и через некоторое время он заключил, что луч не способен достать его на такой глубине. Два дня он пролежал в темноте, вцепившись холодными пальцами в край одеяла и вопрошая звенящую тишину, не идут ли за ним его мучители. Но все было тихо. На третью ночь обессиленный инженер смог, наконец, уснуть.
Понадобилось еще два полных дня, прежде чем Берцеллиус отважился снова выходить из дому. Поначалу робко, из боязни, что где–нибудь за углом его все–таки ждет черный «Мерседес» и парочка услужливых громил, готовых с ветерком домчать его до Берлина. Затем, по мере притупления несбывшегося страха, все более уверенно, разнообразя вылазки за съестным в лавку Бомбелли коротким променадом по авеню де Каскад, где можно было ненадолго затеряться в вечерней сутолоке прохожих. После же, убедившись, что ему ничто не грозит, и вовсе перестал отсиживаться в подвале. Застигнутый врагами в собственном жилище, он решил больше времени проводить в городе, в свое же маленькое затхлое подземелье возвращался только для того, чтобы переночевать, позавтракать холодной булочкой с малиновым джемом и снова нырнуть в сизую граньерскую хмарь. Наверху же, в квартире, не показывался совсем: там, на кухне, в гостиной и спальне, был заперт нацистский луч, и, опасаясь выпустить его наружу, Берцеллиус повесил на входную дверь крепкий висячий замок.