В это время у него уже был свой небольшой заработок.
В почтовую контору часто заходили бурлаки. Почтальоны писали им письма домой. Но они брали дорого. Бурлаки шли к Феде. Он писал охотно: хотелось угодить бедным людям. Ведь бурлаки — это всё крестьяне, а дядя часто говорил:
— Крестьяне — народ бедный. Мы все едим крестьянский хлеб.
Федя даже не всегда брал с них деньги.
Понемногу он узнавал крестьянские нужды, желания и скоро так научился писать письма, что бурлаки удивлялись:
— Ишь ты! Прозвитер какой!
Дядя и тётка были тоже довольны, что у Феди появился заработок.
Тётка на эти деньги покупала ситцу на рубашки.
— Сам заработал.
А дядя одобрительно говорил:
— Тебя, Тюнька, почтмейстер наш полюбил. Говорил, что сортировщиком тебя сделает. Ты старайся!
Между тем почтальоны всё чаще начали ругаться.
— Чёрт его знает, пришёл к Петрову, искали-искали ему газеты, ровно подбирали, а газет нету!
— Потерял, выходит!
— Чёрт его знает! — недоумевал почтальон.
Как-то внимание Феди привлёк один большой, красиво заделанный пакет. Думая, что там какие-то особенные книги, Федя пошёл на задний двор и разорвал пакет. Никаких книг не оказалось, а всё какие-то скучные казённые бумажки. Запаковать обратно пакет было невозможно. И Федя решил выбросить всё. Часть бумаг он забросил в выгребную яму, а часть перебросил через забор к Мальтянчихе, важной барыне, которую Федя терпеть не мог за то, что она никогда не здоровалась ни с дядей, ни с тёткой. Выброшенные измятые бумажки скоро забросало снегом, и Федя спокойно отправился домой.
Шёл уже великий пост. Воздух потеплел, дни стали заметно дольше. Кама скоро должна была вскрыться.
Сидеть в классе сделалось трудно. Уроки казались длинными. Ученики от скуки часто зевали, томились, поглядывая в окна.
Был урок чистописания. Учитель, по фамилии Милорозов, высокий, худой, в длинном пальто, написал на доске предложение и велел переписать его по десять раз. Сам он уселся за стол, развернул принесённую Федей газету и, углубившись в чтение, заскрёб пальцами голову.
Федя написал предложение четыре раза и стал смотреть на учителя. Тот всё скрёб голову. Воротник пальто побелел от густой перхоти, сыпавшейся с головы. В классе было тихо, слышались только скрип перьев да чьи-то шумные вздохи.
Вдруг открылась дверь, и в класс вошёл сортировщик с почты, тот самый, который всегда сплетничал почтмейстеру на дядю Василия Васильевича. Сортировщик, сняв шапку, подошёл к учителю, наклонился и стал что-то шептать. У Феди замерло сердце, он сразу догадался, что разговор идёт о нём. И, действительно, до Феди долетели слова: «Решетников… газеты… книги… пакеты…»
Федю охватил ужас. Убежать, сейчас убежать из школы, броситься в прорубь, утолиться…
Учитель отдал газету сортировщику. Тот поманил пальцем Федю и вышел из класса. Ученики удивлёнными глазами следили за этой сценой. Потупив голову, бледный, вышел Федя из класса и остановился перед сортировщиком.
— Ты… воровал газеты? — спросил сортировщик густым басом.
— Нет.
— А это что?
И сортировщик ткнул в лицо Феди газету, взятую у учителя.
Как раз в эту минуту кончился урок. Подошло несколько учителей, сбежались ученики и плотным кольцом обступили Федю и сортировщика.
— Ваши благородия, — обратился сортировщик к учителям, — ведь вот скот какой, говорит, что не воровал газет.
— Он приносил газеты, — подтвердили учителя.
— И книги тоже.
— Мерзавец! Скотина! Негодяй! — крикнул Протопопов, вытаращив свои рыбьи глаза. — Воровал! И мне давал, и другим… Только я никогда не брал.
Подошёл смотритель училища. У Феди совсем упало сердце. Ну, сейчас он велит принести розог и выдерет Федю. Убежать бы…
Он тоскливо оглядывался вокруг. Бежать было некуда.
А смотритель крепко вцепился красными пальцами с грязными обкусанными ногтями в плечо Феди и начал трясти его так, что Федина голова стала болтаться из стороны в сторону.
— Что натворил? Сказывай!
Сортировщик почтительно рассказал, в чём дело.
— А-а-а! — тихо протянул смотритель. — Воровал? Я тебя спрашиваю, щенок ты этакий пакостный? Воровал? — вдруг гаркнул он.
— Нет, — еле слышно прошептал Федя.
— Врёт, врёт, воровал! — опять крикнул Протопопов.
— Сознавайся, негодяй! Э-э, да что с ним толковать, — вдруг решил смотритель, — отдать его в военную службу.
Этого Федя не ожидал. Он знал, что такое военная служба. Это значит — на всю жизнь под ярмо, под плети, под битьё…