— Сами знаем, — хмуро проворчал дядя.
— Да ничего, может, и здесь поймаете. Только что же вы вдвоём? Трудно…
— Да, трудно будет, — согласился Федя. Ему незнакомец понравился.
— Так, давайте, помогать стану. Втроём-то что-нибудь и справим.
Дядя нахмурился, хотел что-то сказать, но, видимо, раздумал и согласился. Работа закипела. Незнакомец оказался мастером на все руки. В рыболовстве обнаружил такую ухватку, что дядя перестал хмуриться и только время от времени покрякивал от удовольствия. И улов оказался вполне достаточный. Тут уж дядя не выдержал.
— Да вас как хоть звать-то? — спросил он, когда поделили улов. — Какого вы звания?
— Иван Михайлович, Фотеев, а звание моё простое — мастеровой, на Монетном дворе работаю.
Оказалось, что Иван Михайлович и квартировал-то недалеко от Решетниковых. Всю обратную дорогу Фотеев рассказывал, что долго жил в Петербурге, был там на выучке в мастерских технологического института. Федя слушал, боясь пропустить хоть одно слово. Вот бы повидать Петербург! На прощанье дядя усиленно приглашал Ивана Михайловича зайти как-нибудь вечерком.
Тот обещал. Условились и относительно очередной рыбалки. Около почты распрощались.
— Бывалый человек и толковый, — говорил о Фотееве дядя. А он был очень скуп на похвалы.
Как-то дядя пришёл вечером из конторы и торопливо сказал тётке:
— Прибери-ка почище комнату. Гость будет.
— Какого ты лешего зазвал опять? — сердито осведомилась тётка.
— Молчи. Сочинителя одного. Он для него годится. — Дядя кивнул на полати.
— Ну уж! Какой-нибудь кляузник. Наживёшь ты с ним беды.
— Вот поперёшная баба! — с сердцем плюнул дядя. — Делай что говорят, да живей! — прикрикнул он и снова ушёл в контору.
Федя лежал на своих полатях, слышал этот разговор и был очень удивлён. Что с дядей? Сочинителей он терпеть не может, какими только словами ни называет их, Федю поедом ест за сочинительство, а тут вдруг в гости позвал сочинителя, да ещё и комнату велел прибрать, словно нивесть какой дорогой гость жалует. Чудеса!
Федя решил не слезать с полатей, а посмотреть, что будет дальше.
Ругаясь вполголоса, тётка прибрала в комнате: подмела, скатерть постелила, убрала с дивана шитьё. Потом подошла к небольшому тусклому зеркальцу, висевшему в простенке, пригладила волосы. Подумав, достала из сундука сиреневый чепчик и надела его.
Наблюдая за тёткой, Федя еле удерживал смех. Открылась дверь, вошёл дядя с гостем.
— Милости просим, милости просим, пожалуйте! — приглашал дядя.
— Вот где вы обитаете! — проговорил гость, оглядывая комнату.
— Извините, что хата-то дыровата. Подлец почтмейстер вон куда меня загнал. А мне, сами знаете, не такие должно иметь комнаты.
— Скотина! — сочувственно покачал головой гость.
Федя с любопытством разглядывал сочинителя. Он был невысокого роста, длинноволосый, с крошечным личиком. Одет он был в сюртук и жилетку, по которой протянулась цепочка. Гость ежеминутно поправлял галстук, поднимая вверх голову.
Дядя принёс графин водки, поставил на стол две рюмки. Тётка подала поднос с закуской. Потом села на диван, расправила юбки и сидела, не шевелясь.
— Выпьемте…
— Я не пью-с… Простую я не могу.
Дядя многозначительно улыбнулся и, подойдя к шкафу, достал оттуда бутылку хересу. Ему кто-то подарил его. Дядя был очень доволен, что может угостить гостя дорогим вином. Сочинитель выпил рюмку, почмокал губами и похвалил херес.
Дядя спросил гостя, как его дела.
Тот важно ответил:
— Да пока ничего. Вот только редакция в прошлый раз не приняла статью. Ну да я в другую редакцию её. Да и эта редакция за одну статью мне и спасибо не сказала. Свиньи!
— Подлецы! — поддакивал дядя. — Пожалуйте рюмочку.
Сочинитель выпил. Потом достал из кармана тетрадку, сшитую из почтовой линованной бумаги.
Феде с полатей было видно, что тетрадка вся исчерчена цветным карандашом.
— Вот я эту статью посылал в редакцию, — сказал сочинитель. — Видите, как исчерчено? А тут вот целый угол оторвали…
— Я думаю, сколько вы это писали, — с уважением произнёс дядя.
— Это всё в сутки. Видите, как я мелко пишу? Просто все глаза испортил, да и в редакциях, поди, ругают меня. Я… прочитаю.
Он начал читать, но как Федя ни прислушивался, он не мог уловить смысла, понять в чём дело. Зато дядя, слушая, кивал головой, улыбался и всем своим видом выражал живейшее участие и заинтересованность. Федя не переставал удивляться: и зачем дяде понадобился этот сочинитель.