Сослуживец писал, что в суде никак не могут найти одного дела, которое находилось в ведении Феди, и теперь идут разговоры о том, что Решетников затерял дело, а может быть, за взятку уничтожил.
Этого только не доставало! Федя прекрасно помнил, что дело это, в серой обложке, оставалось в шкафу, где лежали и остальные дела. Даже бумагу он помнит: большие, плотные листы голубого цвета, а посмотришь на свет — знаки водяные видны посредине каждого листа.
Может быть, кто-нибудь из служащих, тот, кто сел на его, Решетникова, место, спакостил, на него свалил. «Уехал, мол, так всё равно».
Встревоженный этим сообщением, он уже рисовал себе мрачные картины. Не найдут дела — отдадут под суд. Вот когда он дал себя знать, этот ненавистный суд! Недаром ему не хотелось там служить. Связался с судейскими — добра не жди!
Он отодвинул деловую бумагу, которую начал переписывать, и стал писать письмо сослуживцу, разъясняя, где лежало дело. Просил поискать в шкафу.
К столу подошёл Трейеров, ближайший начальник Решетникова по казённой палате.
— Господин Решетников, готова бумага?
Федя смутился:
— Нет ещё, Василий Афиногенович, я… не переписал ещё.
Как объяснить, почему он не выполнил спешной работы? Трейерова он ещё не знает. Да и знать нечего: чиновник, как чиновник…
А Трейеров, сильно понизив голос, проговорил:
— О вас запрос пришёл из уездного суда. Дело там какое-то потерялось. Я думаю, пока не докладывать Толмачёву… Может быть, найдётся ещё. Вы объясните письменно и пошлите туда. А бумагу дайте, я сам сделаю.
Федя недоверчиво взглянул в лицо начальника. Не врёт? Что за доброта такая?..
Но глаза Трейерова смотрели не злобно, не хитро, а пожалуй, даже сочувственно.
— Сейчас и пишите, — продолжал Трейеров. — Это дело затягивать не нужно. Отошлём казённым пакетом.
Федя принялся за работу, написал объяснение в суд и дописал письмо сослуживцу. Ответ дяде отложил. Не до него теперь, да и пусть дядя поуспокоится.
Ни читать, ни писать, даже обедать в этот день он не мог.
Вот теперь и Трейеров знает, что потерялось дело. Хорошо ещё, что один только он узнал. И, кажется, верит, что это недоразумение. Но если дело не найдётся, то он тоже может заподозрить Решетникова, а про Толмачёва и говорить нечего. Выгонит. Чиновники сразу отшатнутся, начнут смотреть с насмешкой, нужды нет, что сами…
— Взяточник! — уже слышалось Решетникову.
Он ведь испытал это уже в Екатеринбурге, знает.
«Пожалуй, дело заведут, — тоскливо думал он. — Опять я буду уничтожен…»
В воспоминаниях вставала тяжёлая картина суда в детстве.
Несколько дней прошло в тревожном ожидании. Каждый день Федя ожидал, что его позовёт Толмачёв и, сложив сухие губы в брезгливую гримасу, скажет:
— Там вы дело-какое-то затеряли или изорвали. Нам нечестных служащих не надо. Извольте идти в отставку.
Но Толмачёв не проявлял никакого внимания к Решетникову. Даже не замечал его. Трейеров разговаривал совершенно спокойно и ни одним словом не вспоминал о запросе.
Наконец, через неделю пришло письмо из Екатеринбурга.
Оказалось, дело нашлось. Сослуживец ещё писал что-то о судейских служащих, о каком-то скандале с судьёй, но Федя не стал читать, с письмом в руке побежал к Трейерову.
— Василий Афиногенович, я из суда письмо получил… вот…
Трейеров прочитал то место в письме, где было написано о том, что дело нашлось.
— Вот и хорошо, — сказал он. — Я и сам думал, что дело найдётся. Теперь и бумаги переписывать можно без ошибок.
Трейеров улыбнулся. На бледном лице Феди вспыхнул лёгкий румянец. Правда, он эти дни писал скверно. Был бы другой начальник, не Трейеров, досталось бы Решетникову.
Ну, зато теперь он уж будет переписывать как следует. А Трейеров, по всему видно, хороший человек. Неплохо бы показать ему драму или те стихи, которые написаны уже здесь, в Перми — «Два барина». Трейеров, наверное, скажет что-нибудь дельное.
Федя присмотрел себе комнатку и не знал, как сказать об этом дедушке. Но дедушка сам приказал немедля искать квартиру. Произошло это так. После обеда Федя взял книжку и ушёл в каретник. Через несколько времени туда явился дедушка, уже успевший изрядно выпить.
— Ты, умник, опять за… за книжкой? — спросил он заплетающимся языком. Федя продолжал читать. Дедушка уселся на краешке возка.
— Ты, парень, не того… не читай. Ну их, эти книжки. С ума… сойдёшь. Вон у нас купец был… Кушкин Адриан Павлович, так он читал-читал и… того… с ума сошёл. Говорит: «Я — мессия». Эка придумал! Мессия! А его — чик и готово: в Соловецкий монастырь. И с тобой то же будет. Брось, тебе говорят.