— Так вот… — глаза законоучителя заблестели, — я подзываю к себе провинившееся чадо, заставляю его наклонить голову и, как рябчика, щип-щип, щип-щип! Моя выдумка, собственная! Больно, а следов — никаких. Разве что к пальцам сколько-нибудь волосков пристанет.
И батюшка снова рассмеялся.
— И вам не стыдно? — раздался чей-то негодующий голос.
Федя осторожно выглянул из-за шкафа и увидел молодого учителя, недавно поступившего в училище. Губы учителя дрожали, лицо то вспыхивало, то бледнело.
— Вам не стыдно? — продолжал он. — Просвещенные, образованные люди, несущие светоч знания! Розги, линейки, рябчики!.. Самих бы вас…
— Как вы смеете? — взвизгнул Некипелов. — Мы смотрителю, мы губернатору будем жаловаться!
— Заступник какой явился. И за кого заступаться? — удивился Протопопов. — За вшивую голь!
— Стыдитесь! — крикнул учитель.
— Братие, братие, утишьте гнев свой! — уговаривал отец Пётр. — Неравно услышит кто…
В эту минуту раздался звонок. Перемена кончилась.
Федя, дрожащий, испуганный, потихоньку вслед за ссорившимися учителями выбрался из учительской.
Однажды ночью Федю разбудили чьи-то громкие голоса. Он спал в кухне. Приподнявшись на своей подстилке, он увидел дядю и ещё кого-то, незнакомого, поминутно кашлявшего.
— Вот ты где живёшь! — хриплым голосом проговорил незнакомый.
Из комнаты выглянула тётка.
— Это ты, брат? — спросила она взволнованно.
— Я, сестра! — ответил незнакомый и закашлялся.
— Ну, зажигай свечку, — проговорил дядя. — А тот спит?
— Что ему…
Федя догадался, что приехал отец, почему-то испугался и, дрожа, стал прислушиваться к разговору.
— Ну, что он? — спрашивал отец.
— Смучились, брат, смучились, — сказала тётка, зажигая свечу.
— Ты же и избаловала, — вставил дядя. — А вы бы его хорошенько утюжили!
Дядя с тёткой и отец вошли в комнату. Дверь осталась открытой.
Федя стал смотреть на гостя. Он стоял у стола и закуривал папиросу. Папироса в его руках тряслась. Одет он был в почтовую форму. Небритое, опухшее лицо казалось больным.
— А меня, брат, просто измучили, — проговорил гость. — Я даже слышать стал плохо.
Тётка вышла в кухню. Федя притворился спящим. Она наклонилась над ним и тихо, сказала:
— Вставай. Отец приехал.
Федя не мог вымолвить ни слова.
— Вставай. Экой бесстыдник! Тебе говорят — отец приехал!
Тётка толкнула Федю ногой. Он сел.
— Я боюсь.
— Ну-ну, не съест.
Федя встал, оделся. Тётка повела его в комнату, подтолкнула к отцу.
Все замолчали. Потом отец сказал:
— Большой вырос… Жених.
— Что же ты не здороваешься с отцом-то? Ведь это отец твой, — проговорил дядя. Тётка вытерла рукавом глаза.
— Ну, поцелуй у него ручку, — сказала она.
Федя молча смотрел на отца, ему хотелось убежать из комнаты, спрятаться.
— Ну, здравствуй. Слушаешься ли ты дядю и тётку?
— Слушаюсь, — ответил Федя и хотел ещё что-то добавить, но не смог.
Опять наступило молчание. Тётка первая нарушила его.
— Что же ты не поцелуешь сына?
— Да что его целовать-то?
— Всё же, ведь он сын тебе.
— Что сын! — Не я вырастил.
— Ну, поцелуй! — настаивал дядя.
Тётка подвела Федю ближе к отцу. Тот нехотя наклонился и поцеловал Федю.
Мальчик на мгновение ощутил колючую щетину на щеке, почувствовал запах водки.
— Называй их отцом и матерью, слышишь? — сказал отец.
Федя промолчал. Дядя отпустил его спать. Он ушёл и снова лёг на пол, на свою войлочную подстилку.
В комнате начался разговор. Отец рассказывал, как бьёт его смотритель.
— Каждый день топтал меня ногами, бил меня в грудь.
— Плохо, брат, — отвечал дядя. — Говорил я тебе: пей меньше, а ты всё своё.
— Не могу, брат, досадно больно.
Потом дядя и тётка стали уговаривать его остаться ночевать, но отец не согласился и ушёл в контору, даже не вспомнив про сына.
А Федя лежал и думал об отце. Мальчик был разочарован. Ему случалось видеть, как в знакомых семьях отцы подолгу разговаривали с детьми, ласкали их. А его отец не плакал, не целовал, встретился с ним, как чужой, даже поговорить не хотел.
«Уж отец ли он мне?» — думал мальчик, ворочаясь на подстилке.
Утром отец пришёл опять. Он пил чай, разговаривал с дядей и тёткой, а Феде не сказал ни слова. Но показался незлым. Федя перестал дичиться. Когда дядя ушёл в контору, а тётка на рынок, сам заговорил с отцом: