Семен Семенович встал возле борта, облокотился на поручень, загляделся на переливчатый, золотом взблескивающий на темной воде огонек из иллюминатора.
«Вот так же, — подумалось ему, — когда-то скажут и обо мне: «Папу схоронили». Приедут сыновья с невестками и внуками. Будут вздыхать, смаргивать слезы, глядя на его пожелтевшее, с запавшими глазами лицо. Потом его понесут из клуба речников, а «Гряда» будет идти тихим ходом вдоль берега и надрывать душу протяжными свистками, как было, когда позапрошлым летом хоронили капитана с «Олонки».
Но тут боцман вспомнил о Галке и пристыдил себя: черт старый! Что-то когда-то будет, а тут у них на пароходе едет человек со своим горем, а он о себе тужит. Семен Семенович поднялся на мостик, на вахте был капитан, рассказал ему о Галкином горе. В рубке, где и без того тихо, стало еще тише. Только изредка погромыхивала цепь в рулевой колонке, когда перекатывали штурвал, да сипло вырывался пар из плохо подтянутых сальников изношенной рулевой машины. Капитан завздыхал, закурил, угостил боцмана и рулевого.
— А что сделаешь, Семен Семенович? — сказал капитан. — Все там будем, только не в одно время. Ты-то что предлагаешь?
— Сходить бы тебе к председателю завкома. Или вместе пойдем. Пусть ей путевку в дом отдыха дадут. Или еще что-нибудь. Помочь надо.
Про путевку капитан ответил, что и без ходатайства небось на заводе подумали. А что еще сделать, он не знает. Как тут поможешь?
И хотя капитан, в сущности, был прав: не сухари работают в завкоме, Михалеву стало обидно. Раздосадованный, он ушел из рубки, спустился на нижнюю палубу.
В пролете толпились пассажиры, подвыпивший парень лез без очереди к буфетному окну, его отталкивали. Все было как всегда, и случись это не сегодня, прошел бы Михалев прямо к себе в каюту. Но тут при мысли о том, что рядом сидит и плачет Галка, а он ничем не может ей помочь, боцман вдруг вспылил и стал оттаскивать нахала от буфета. На крик боцмана прибежали двое вахтенных матросов, скрутили парня. Впрочем, тот и не думал сопротивляться, а только улыбался и говорил:
— Тихо, папаня! Чапай думать будет!
Боцман яростно и громко сказал этому парню, хотелось, чтобы слышали все:
— Совести у вас нет! Ясно? Совесть надо иметь. По-человечески надо. Понятно?
Парень взматывал головой, у него кривилось лицо, он морщился: матросы больно держали его за руки. И уже давно угомонилась очередь, а Михалев не мог успокоиться, Кто-то крикнул издали, от машинного фонаря:
— Чего человека мучаете? Чего тут старый хрыч раскомандовался?
И тогда злость боцмана перекинулась на матросов.
— Да отпустите его! — приказал он. — Чего вцепились? Скоро пристань, а у вас на палубе черт ногу сломит!
Матросы отпустили парня, переглянулись с усмешкой, как показалось Михалеву, от этого он вспылил еще больше. Матросы проворно вытащили из-за створки дверей швабру, ведро, один ловко зачерпнул воду из-за борта, — начали приборку. И боцман оценил их деликатность: перечить не стали, хотя, он знал, палубу скатывали всего час назад.
— Вот это другое дело, — похвалил он и ушел из пролета на нос. Там было уже темно, и лишь смутно белело платье Галки, все так же сидевшей за решетчатой дверкой, на которой была укреплена невидимая в темноте строгая табличка: «Посторонним вход запрещен».
Глава 3
У «Гряды» узкий длинный корпус, отбитый красной линией на уровне воды, белая двухъярусная надстройка с полукруглыми заплатами колесного кожуха посредине, высоченная, с черной полосой труба. Иные жители прибрежных сел успели состариться, умереть, а «Гряда» все так же шлепала плицами, появляясь весной на реке вместе с последними льдинами и уходя осенью в затон, когда шло сало. И мало кто представлял, как достается «Гряде» долговечность, а особенно нынешняя навигация…
Ранним утром Галку Спиридонову с нарочным вызвали в затон: на «Гряде» течь в дымогарных трубках котла.
— Работнички! — ругается невыспавшаяся Галка, перетаскивая с берега кабель и ящик с электродами. — Не успели месяц проплавать, снова в затон. — Заметив на палубе боцмана Михалева и Сергея, она насмешливо здоровается: — Доброе утро! Не на зимний ли отстой собрались?
Боцман глухо бормочет:
— Кому доброе, а кому нет!
С Галкой боцману препираться не хочется; сейчас от нее зависит, как скоро уйдет «Гряда» из затона. На язвительность намека можно и не обращать внимания, но надо же на ком-то сорвать досаду из-за аварии? Боцман сердито ворчит на Сергея: