Сколько я помню себя, столько лет и ты со мной, Кама. Помню, отец поймал возле Мурзихи кумжу, рыбу вовсе диковинную, редкую. Говорили, ходит она на икромет из Каспия на Вятку. У кумжи массивная, загнутая кверху голова, мощная махалка-хвост. И все двухпудовое тело рыбы расписано лилово-малиновыми полосами. Лучше бы она не попадалась, говорили тогда: плохая примета, не к добру. В тот день началась война…
Помню, как с братом варили уху на Коневой гриве. Это было в самую макушку лета, еще не перестали петь соловьи. Солнце зашло, но на реке было светло. Как анисовое яблоко, наливался закат. Мимо острова шла лодка, и какой-то парень, он был на лодке с девушкой, кричал во всю реку: «Эй, Кама, я дарю тебя Людмиле!» Мы не засмеялись, хотя понимали, нельзя тебя подарить даже самому любимому человеку.
Я повзрослел и по-иному люблю тебя, Кама, чем в детстве, чем полгода назад. Я и сам не знаю, как это случилось. Может, когда проснулся от гудка на рассвете, и вышел из каюты на палубу, и солнце ударило мне в глаза, нежное, утреннее, трепещущее солнце, на которое можно смотреть и не слепнуть? А может, когда я впервые взялся за штурвал и почувствовал, как слушается меня «Гряда»?
По всему выходило, вроде бы задалась новая жизнь у Сергея Досова. За спасение утопающего капитан поощрил: перевел из матросов в ученики рулевого и еще пообещал при первой возможности дать двое суток, чтобы побывал парень в Мурзихе. Но предупредил: нужно, чтобы он показал старание и прилежание в учебе. Обучать его пока будет боцман, а потом — один из штурманов.
— Ты мне весь фарватер так знай, — говорил капитан Сергею, — ночью поднимут тебя, спросят, чтобы от зубов отлетало.
И стал Сергей учиться.
Он изучал толстенные альбомы с листами карт, запоминал речную и озерную обстановку: весенние, перевальные, створные знаки, сигнальные и семафорные мачты берегового хозяйства. В отличие от береговой есть плавучая обстановка: бакены, вехи, буи. Кроме того, нужно знать и помнить все маяки, одинарные и щелевые створы. Надо уметь в полной темноте безошибочно определить по соцветию огней тип и направление движения судов. Не спутать земснаряд с сухогрузной баржей или с возом нефтянок.
Да, это не то, что слушать байки Тежикова. Побасенки запоминались легче.
«Забавный все-таки этот Тежиков! — с удовольствием вспоминает соседа Сергей, листая страницы лоции Камы. — Вон сколько всего знает! Говорит, американцев видел. Они, слышь, голодным годом в Поволжье пайки раздавали. Неужели верно? Врет, чай. Было ли это? Тут не иначе к Михалеву надо. Боцман не пустомеля. Сам капитан с ним советуется — с парторгом судна».
Парторг — это начальник, вроде замполита, что был у них в строительном батальоне, где служил Сергей. Лестно Сергею, что сейчас парторг с ним запросто разговаривает, как с равным себя держит. По имени-отчеству величает, спрашивает, как дома дела, семейным положением интересуется. Про Мурзиху боцман больше знает, чем сам Сергей. Оказывается, название села произошло от пищи.
— От какой? — с недоумением и недоверием спросил Сергей, когда однажды боцман сказал ему об этом. — Каша, картошка, квас, молоко — это я все ел, знаю. А тут и не подходит ни одно слово.
— А вот и подходит. Есть такая еда — мурзовка.
— Мурцовка, — перебил Сергей, — хлеб, квас, картошка и масло подсолнечное.
— Ну, мурзовка или мурцовка, какая разница? Важно, что в честь еды и стали звать вашу деревню.
Сергей закивал, улыбнулся: складно. Надо в Мурзихе рассказать.
— А вот скажи-ка, дядя Семен, — Сергею вспомнилось давнее свое намерение узнать о том, правду ли говорил Тежиков, — тебе американцев не доводилось видеть? Говорят, они здесь были когда-то.
— Я не видел, — сказал боцман и закурил. — Белых чехов видел. Это в восемнадцатом, когда они в Самаре восстание подняли. Немчуру видел. Под Сталинградом. Вообще-то люди как люди. Две ноги, две руки, голова с ушами. А чего тебе американцы?
Сергей хотел было поинтересоваться, с чего это они бесплатно харчи раздавали, но тут резко и требовательно постучали в дверь.
— Войдите! — крикнул боцман, поморщившись от бесцеремонного грохота, и бормотнул. — Как с разбоем все равно! — Увидев в дверях штурмана Немцева, улыбнулся: — Заходи, Валерий Николаевич, заходи! — Пошутил: — Ты как забарабанил, я испугался, думаю, опять кто-нибудь тонет!