— Понятно. Но неужто сюда все это ставить? — боцман прикинулся непонимающим. Он положил скребок, вытащил пачку «Беломора», прикурил, пряча огонь в ладонях.
— Зачем сюда? — снисходительно, словно малышу-несмышленышу, сказал боцману Немцев. — Да как же без этого? Вот поэтому-то и хотели порезать «Гряду».
Михалев внимательно взглянул на штурмана. Глаза у Немцева сияли безмятежной синей пустотой. Боцман даже слегка растерялся от этой безмятежности. Он еще не знал, что стоит за ней: то ли искренняя убежденность штурмана в собственной правоте, то ли просто желание подразнить собеседника. И чтобы разобраться, боцман спросил штурмана:
— Не помнишь, раньше какие названия были у судов? — И ответил сам себе: — «Спартак», «Урицкий», «Володарский», «Степан Разин», «Память Азина». А еще раньше — «Редедя», «Борец за свободу», «Волгарь-доброволец». А теперь? Почти одни «Волго-Доны», «Дунайские», «Балтийские» или еще чище — «ОМы» с номерами. Вся разница вроде бы в цифрах.
— Верно, — согласился Немцев. — Какая разница диспетчеру? Или вот еще электронные машины будут график планировать. Им-то какое дело до названий?
— Диспетчеру или машине все равно, — возразил боцман. — А тебе-то неужели все равно? А молодому матросу тоже все равно? Тут я с тобой не согласен. Имя у парохода должно быть звонкое, понятное, чтобы им гордились.
— Политграмота, — сказал штурман и скривился. — Начали про НОТ, а сбились на другое. Что нам план делает — политучеба, извиняюсь, или техника? Да если бы у нас новое судно было, мы бы безо всяких трали-вали на сколько хочешь любой план сделали!
— Да-а, — протянул боцман и вновь взялся за скребок, — ты даешь. Видно, чему на «Севастополе» вас учили.
— Посмотрим, чему здесь научат! — сказал Немцев и засмеялся. — И вообще брось-ка, товарищ боцман, меня перевоспитывать. Этого я не люблю в натуре! С матросами такую работу надо вести, а не с комсоставом.
«Эх, ты, комсостав! — хотелось сказать боцману, но он сдержался. — Ишь, технику ему дай, и все будет в ажуре. Техника не может быть ни хорошей, ни плохой, люди превращают ее в ту или иную. Придет пора, и пароходы уйдут. Они ведь, как люди, каждому свой срок дан, а кто же радуется и торопит, чтобы человек быстрее умирал? Все должно быть естественно, всему свой черед».
Из пароходной трубы клубами валил дым. «Гряда» стояла у берега, учаленная канатом, набитым втугую, будто судно рвалось из надоевшего затона.
Солнце плавило латунные поручни мостика, растекалось по надраенной оковке ступенек, ведущих в рубку, яркими бликами лежало на свежевыкрашенной верхней палубе; в его лучах бесцветным казалось даже пламя дуги, трепетавшее перед сварщицей на носу парохода.
Возле сварщицы, отвернувшись и загородив лицо рукавицей, стоял Михалев. Лицо его, хмурое и озабоченное в эти суматошные весенние дни, сейчас светилось радостью.
Начальник электросварочного цеха ни в какую не хотел давать сварщицу на «Гряду». «Все, что было в ремонтной ведомости, цехом выполнено, — горячился начальник, — а тут еще какую-то мелочь разглядели. Так конца-краю не будет».
Михалев долго уговаривал начальника, объяснял, что трещину возле клюза нужно заварить немедленно, а то она будет увеличиваться, и в самый разгар навигации придется тратить на ремонт гораздо больше времени, чем сейчас. Начальник отказался. Боцман обозвал начальника бюрократом и ушел из цеха. На берегу затона он встретил сварщицу Галку Спиридонову. Выслушав расстроенного боцмана, Галка пообещала после обеда зайти на «Гряду» и попросила поднести туда кабель и ящик с электродами.
Боцман подождал ее, помог взобраться на «Гряду» и сноровисто очистил от старой краски палубу. Галка постукала электродом, сбивая обмазку и возбуждая дугу, устроилась поудобнее и повела багровый шов. Отвернувшись от полыхания сварки, боцман заметил, что к «Гряде», осклизаясь на оттаявшей глине, подходит высокий худущий парень в зеленом армейском бушлате. Парень поднялся по трапу и остановился возле сварщицы.
— Эй, ослепнешь! — сердито крикнул боцман, жалея недотепу, у которого потом будут болеть глаза.
Парень оглянулся, на всякий случай широко раскрыв в улыбке рот с крупными, точно тыквенные семечки, зубами.
— Ослепнешь, говорю, — повторил боцман. — Чего шляешься тут?
— Я не шляюсь, у меня направление, — ответил парень.
Галка, сбив на голову фибровый щиток, похожий на корыто, смерила пришельца быстрыми черными глазами, усмехнулась: