Коля говорил о случившемся осторожно, избегая раньше времени распределять вину, стеснялся или был не уверен в том, что во всем виноват один Андрей.
— А ты не жалеешь, что в цирк пошел? — вдруг спросил Коля.
— Нет, — опешил Андрей. Вопрос показался ему странным, похожим на подвох.
— Нагрузки здесь солидны.
— Ну и что. В акробатике нас Виктор Петрович тоже гонял.
— А сколько ты в секции занимался?
— Четыре года, со второго класса.
— А я вот акробатом только в цирковом училище стал.
— Как же вы тогда в него попали?
— Обыкновенно. Прочел объявление и решил рискнуть после восьмого класса. Спортом-то я много занимался, стадион рядом. Я тогда возле «Динамо» жил, но все больше в футбол играл, в хоккей… А в училище попал на основное отделение, физкультурно-акробатическое: жонглирование, эквилибр, акробатика. На втором курсе, когда по жанрам специализировались, стал вольтиже, хотел в воздушном полете работать, но маленький был, а для воздуха большой рост нужен. Если бы они знали, что я так вырасту…
Коля, оглянувшись на Андрея, улыбнулся.
— А кем вы после училища стали? — спросил Андрей. Он опять называл Колю на «вы», хотя Слава просил, чтобы мальчишки обращались к «нижним» одинаково. Леша «тыкал» Коле с первого дня, а у Андрея до сих пор с языка само собой слетало «вы».
— Я вольтижером выпустился. Работали мы всего полтора года, потом я травму получил: компрессионный перелом позвоночника.
— Перелом позвоночника? — не поверив, переспросил Андрей.
— Я и сам удивляюсь, как через это прошел. Очень уж хотелось в цирк вернуться.
— Значит, ты из-за травмы «нижним» стал? — Андрей приподнялся и пересел на другую сторону дивана, поближе к Коле.
— Не только. Меня всегда в «Икарийские игры» тянуло. Самый редкий жанр.
— А почему он редкий? Никто не хочет?
— Мало у кого терпения хватает, тут детей знать и и понимать нужно.
— Разве это сложно?
— Да, не просто. Вот почему ты вчера с батута удрал? Ведь до этого раз десять пассаж завалил, а никуда не бежал. Взрослый бы взял и объяснил, а подросток…
— Я тоже могу сказать. Как завал, ты сразу на меня бочку катишь, а я не виноват…
— Андрюша, ты зря обижаешься. Я же, когда тебя ловлю, вижу, а ты партнера только чувствуешь. А если тебе замечания не делать, мы так никогда трюк не выпустим.
Андрей увлекся разговором и не заметил, как хлопнула входная дверь, вошел Слава.
— О чем спор? — весело спросил он.
— Да вот обсуждаем, кто прав, кто виноват…
— Это мы сейчас увидим, — Слава поставил на стол проектор. — С пленкой такая морока: пока проявили да высушили…
Андрей вскочил с дивана, чтобы укрепить на стене лист ватмана, но руки его дрожали, и кнопки не хотели лезть в штукатурку.
И вот на экране запрыгали маленькие темные кадры. Слава поправил рамку, кадры стали светлее, и Андрей увидел себя. Кинооператор заснял то самое счастливое сальто, когда он сумел устоять у Славы на ногах, потом пошло второе сальто с завалом.
— Слав, сделай помедленнее, — попросил Коля.
Слава переключил скорость. Кадры поползли медленнее, теперь сальто можно было разложить по элементам: отход, группировка. Андрей видел, как он завис вниз головой в мертвой точке, как плавно опустился на батут, вышел на второе сальто…
— Андрей, смотри, смотри, — осипшим от волнения голосом сказал Коля. — Теперь видишь? Ты раньше времени распустился…
Андрей уныло вздохнул. На пленке стало ясно видно: в том, что не выходит трюк, виноват именно он.
23
И вот пришел апрель, двадцатое число, мыслями о котором Андрей жил целый месяц, с тех пор, как стало известно, что в этот день состоится выпуск, показ новых номеров государственной комиссии, которая и должна решить, готовы они появиться на манеже или нет.
В студии стало людно, как в цирке перед представлением. У подъезда появились черные «Волги», на них приехало цирковое начальство. На тренировочном манеже зажгли полный свет, трибуны заполнили знакомые и родственники артистов. Пустым стоял только первый ряд — его оставили для комиссии.
Андрей метался между манежем и гардеробной, вместе со Славой надевал на подушки новенькие чехлы из темно-красного японского бархата, помог Коле подключить магнитофон: оркестра в студии не было, музыку, специально написанную для их номера, Слава записал на паленку в старом цирке на Цветном бульваре. Ее рисунок ложился на трюки. Андрей мог теперь сказать, где, в какой точке манежа, в воздухе или на подушке, он будет, когда из магнитофона польются в зал ее то неудержимо быстрые, то плавные, неторопливые звуки.