— Первый?
— Да, первый, — мама снова засмеялась, должно быть, немного захмелев от шампанского.
— Ты что, замужем не была? — Рыжий выразительно взглянул на Артема, потом перевел взгляд на маму, словно советуясь с нею, стоит ли продолжать при мальчике щекотливую тему.
— Ну конечно. Когда я поняла, что в положении, его и след простыл, — мужское дело нехитрое.
— Мда, — многозначительно промолвил Рыжий и посмотрел на подругу с укоризной, словно приглашая ее помолчать.
— Ну что ты мычишь? Ты же сам мне вчера доказывал, что он уже взрослый, — мать странно, доверительно взглянула на Артема. — Он уже знает, что детей не в капусте находят.
Артем поначалу слушал вполуха этот веселый, хмелем приправленный разговор взрослых и с нетерпением поглядывал на маленький кляссер, который Рыжий, шумно заявившийся в гости с одетой в золотую фольгу бутылкой шампанского, сразу положил на стол и до поры до времени прикрывал старательно рукавом пиджака, как бы дразня Артема, заставляя его гадать, что спутано в коричневой коже: серия про древние олимпиады, вроде бы обещанная позавчера, или другие марки, принесенные просто так, похвастаться? Рыжий был одет с таким же шиком, как в прошлый раз: серый в полоску костюм с жилетом, сорочка, неистово сверкающая белизной. С собой он принес складной зонтик-трость, который выбрасывал вверх свою черную нейлоновую шляпку от простого нажатия металлической кнопки.
— Ну, в загсе так в загсе, — вздохнув, согласилась мама. — А я-то поспешила, фату призаняла, думала, пройдусь перед людьми невестою. В детстве-то я всю дорогу о свадьбе мечтала, все гадала, в каком платье выйду. Каким уж жениха представляла — не помню, все о нарядах думала. Такая же вот была, как Артем.
Мама звонко смеялась, подливая вино в рюмку, но глаза ее оставались печальными.
— Теперь уж меня жизнь научила: если что задумаешь — все выйдет наоборот.
— Так не бывает.
— Бывает, — настаивала мама. — Кто везуч, а кто и нет.
— «Будем работать не мудрствуя, — это единственное средство сделать жизнь сносной» — Вольтер еще сказал. — Рыжий изрек цитату важно, чуточку рисуясь, будто сам придумал ее, и подмигнул зачем-то Артему.
— Ты вон уже — сам себе начальник, а я кто? Машинистка — как на машинке стучала, так и сейчас стучу. Иной раз пальцы не сгибаются от усталости, а все по клавишам лупишь. То письма идут, то отчеты — попробуй откажи.
— Может, тебе работу бросить, со временем?
— На вас, мужиков, надейся…
— На дом работу можно брать. Сейчас за срочную перепечатку уже по сорок копеек с листа платят.
— У нас тут попечатаешь, — мать окинула комнату, словно прикидывая, куда бы поставить машинку. — Артем как своих дружков приведет… То они бумажного змея клеить вздумают, то клюшки хоккейные мастерить — покупные им, видите ли, не годятся, у крючка не тот изгиб.
— Не у крючка, а у крюка, — поправил Артем, пытаясь поймать нить этого чудного, с пятого на десятое, разговора, которому сперва, засмотревшись на кляссер, не придал значения. Как ни старался, он не мог привыкнуть еще к манере общаться, какую любили взрослые, когда не поймешь, что говорится в шутку, а что всерьез. При чем тут свадьба и фата, которую носят на голове молоденькие невесты? Неужели Рыжий с мамой решили пожениться?.. Значит, он сможет прокатиться на «Волге» с золотыми кольцами по всему городу? А потом, выходит, Рыжий будет у них жить как настоящий жилец, как студент, в прошлом году снимавший угол у соседа — старика Глушко. При нем придется, наверное, каждый раз ужинать в глаженых брюках, и друзей уж домой не приведешь. Раньше, когда маме бывало тяжело и она плакала, ничего не объясняя, она нежно обнимала Артема, еще маленького, глупого, шептала ему ласковые слова, по многу раз повторяя одно и то же: как нам хорошо вдвоем, и никого-то нам больше не нужно, а ну их в баню, всех этих мужиков, проживем и без них. Артем клевал носом, засыпая у нее на руках, а мать все твердила упрямо: вдвоем, вдвоем. И вдруг теперь — Рыжий?
6
За окном смеркалось, зажглись фонари. Мама вдруг ушла на кухню — мыть посуду, чего никогда при гостях прежде не случалось. И Рыжий вел себя вовсе не как обычный гость: снял, потом повесил не на стул, а в шкаф на деревянные плечики пиджак, обулся в домашние шлепанцы и полулежал на диване, закинув ногу на ногу. Левая нога его, мерно покачиваясь, едва не касалась экрана телевизора. У правой руки он по-прежнему держал кожаный кляссер и, небрежно поигрывая им, вел неторопливую беседу, будто зная, что, покуда не будут показаны марки, Артем никуда не денется, не убежит к приятелям или во двор.