Артем обходил новые предметы стороной, не прикасаясь к ним ни под каким видом, позволяя себе, если очень хотелось, лишь ощупать их внимательным взглядом. Разговаривать с Рыжим он избегал. Едва случалось так, что они оставались в комнате одни, Артем тут же пулей вылетал в коридор, будто бы в туалет, и выжидал в ванной или на кухне, пока в комнату вернется мама или включат телевизор, при котором разговаривать не обязательно, и тихонечко, бочком, проникал в свой уголок, только здесь чуточку освобождаясь от напряжения, которое создавал в комнате Рыжий, быть может, и сам не желая того. Понять его оказалось решительно невозможно. Если с Артемом Рыжий говорил книжным, несколько вымученным языком, то едва заговаривал с мамой — тотчас терял степенность, перескакивал с пятого на десятое, вправлял в разговор лихие словечки, особенно под хмельком, становился порой суетным, неуемным, как мальчишка.
Затаившись в своем углу, Артем читал, возился с марками, потом, умывшись и почистив зубы, долго лежал в постели с открытыми глазами. Порой до него доносился быстрый, мимолетный звук поцелуя, услышать его можно было лишь чудом, когда телевизор на какое-то мгновение умолкал, но мама с Рыжим целовались и все остальное время: когда телевизор то пел, то говорил возбужденными голосами дикторов, рассказывавших обо всем на белом свете. Ему хотелось неслышно привстать и заглянуть в другую часть комнаты, которую отделял теперь от него каменной стеной сервант, но он трусил, не трогался с места, боясь, что, случайно оторвав взгляд от телеэкрана, взрослые могут заметить его голые ноги. Ему было отчего-то жутковато и неприятно представлять, как Рыжий обнимает и целует маму, а та отвечает ему лаской, какую прежде она дарила ему одному. Когда ему становилось уж вовсе нехорошо, он запальчиво спрашивал себя: неужто маме так нужен был цветной телевизор, чтобы ради этого пускать Арнольда жить в дом? Но, подумав немножко, он успокаивался, затихал, объясняя самому себе, что тут главное не телевизор, а сама мама и ее неумение жить в одиночку, скажем, как Робинзон. И все-таки мамин выбор казался ему поспешным. Теперь, гуляя по улице, он часто вглядывался в лица незнакомых мужчин, словно прикидывая, кто бы из них мог подойти ему в роли отчима, сравнивал прохожих с Арнольдом и убеждался, что Рыжий — не самый симпатичный, не самый положительный, чтобы вот так безоглядно остановиться на нем, как это случилось с мамой.
Артем украдкой быстро взглянул на Рыжего, словно желая еще раз утвердиться в своей правоте, но, заметив, что тот крутит ручки у телевизора и может перехватить его изучающий взгляд, спрятался за сервант, лишь бы Рыжий у него чего-нибудь не спросил, не заговорил с ним, как бывало прежде.
В дверь резко, громче, чем принято у воспитанных людей, постучали:
— Ольга Борисовна, позвольте войти?
Артем выглянул из своего угла и увидел нелепо улыбающуюся физиономию штангиста. Он легонько приотворил дверь коленкой, намереваясь если не войти, то заполнить своим массивным, грузным телом весь дверной проем, занять точку обзора, которая позволила бы рассмотреть происходящее в комнате без особого труда. Мама же, предупредив его намерения, вовремя придержала дверь, мягко, но настойчиво, не позволив ей распахнуться настежь, как того хотел штангист.
— У меня к вам вопрос, — сказал Ключкарев тоном, каким начальники обыкновенно обращаются к подчиненным.
— Я сейчас выйду, я не одета, — с некоторым вызовом извинилась мать.
— Хорошо, я подожду, — буркнул сосед и, отвалившись назад, оставил, наконец, дверь в покое.
— Что ему нужно? — деловито осведомился Рыжий, наблюдавший всю эту сцену от телевизора из того самого угла, который так старательно закрывала от Ключкарева мама.
— Шут его знает. Он у нас за главного, вроде ответственного за квартиру. Все ему надо, до всех ему есть дело. С женой на пару графики чертит, кто когда дежурит. Раньше пробовал даже отметки за чистоту выставлять. Заняться-то больше нечем — не книжки же читать.
— А чем он занимается, работает где? — заинтересовался Рыжий, зачем-то взяв со стула пиджак.
— Кажется, складом каким-то заведует, спортинвентарь, наверное, выдает, а когда перепись приходила, назвался — ответственный работник. Отвечает там, надо понимать, за что-то, недаром же в ведомости расписывается. Холодильник вон «Розенлев» купили, на «Москвич», поговаривают, в очереди стоят.
— А ну-ка, давай я с ним побеседую, — Арнольд цепким движением поймал тапочек, убежавший от него на целый шаг и, накинув пиджак, вышел в коридор.
Мама, напряженно вслушиваясь, осталась у закрытой двери. Артем невольно выскользнул из своего закутка, встав рядом с нею. За дверью на мгновение воцарилась тишина, а потом оттуда прилетел булькающий, дьявольский звук, и Артем понял, что смеется Ключкарев, смеха от которого, казалось, дождаться немногим легче, чем в пустыне дождя. Рывком отворив дверь, в комнату заглянул Рыжий и, подмигнув зачем-то Артему, попросил: