— Покажи дальше! — шепотом попросил Артем.
— За показ деньги платят.
Артем сунул руку в карман и, нащупав полтинник, крепко сжал его в ладони, вдруг ставшей влажной, еще не решаясь уступить его Генычу.
— Что, нравится? — Геныч потянул картинку к себе. — Могу уступить, если полтинник дашь.
Артем, тяжело вздохнув, извлек из кармана монету.
— Ага! Я так и думал: богатенький Буратино. Рыжий, что ли, тебе дает?
— От него дождешься, — вздохнул Артем и умолк, поймав себя на том, что вступил с Генычем в дружеский, доверительный разговор.
— А старухи на скамеечке говорили, что это твой отец, был в бегах, а теперь вернулся. Только, я смотрю, он больно рыжий, на тебя не похож. Может, ты тоже рыжий, но перекрасился?
— Я же сказал, он мне не родной — отчим.
— А кто же твой отец?
Артем помолчал, сомневаясь, стоит ли открыться Генычу. Раньше этот вопрос его бы не задел, отец был для него символом, пустым звуком, ну а теперь он знал его имя, значит, мог его разыскать, увидеть: выходит, и тайны тут не было никакой.
— Что, не знаешь? Инкубаторский, что ли?
— Мой отец — артист цирка, акробат.
— Артист цирка? — Геныч вскочил со скамьи, недоверчиво взглянул на Артема. — А ты не врешь?
— Больно надо. Он акробат, прыгает с подкидной доски.
— Акробат? — Геныч ходил кругами вокруг Артема. — А что же ты таким хилятиком получился? Даже стойку на руках делать не умеешь?
— А ты умеешь?
— Мне простительно, у меня в роду акробатов нет. А где же он сейчас?
— Выступает в разных городах.
— А почему я его не видел?
— А ты в цирк-то ходишь? — парировал Артем, невольно съежившись под градом вопросов, обрушенных на него Генычем.
— А почему он с вами не живет?
— Ему некогда, он все время на гастролях.
— Так не бывает.
— У всех не бывает, а у артистов бывает.
— А когда он приедет, куда же твой отчим денется? Не подерутся они друг с другом, акробат и Рыжая Борода? Циркач-то как его по кумполу своей подкидной доской шмякнет!
— Он ее не поднимет, — нахмурившись, возразил Артем, — доска тяжелая, как скамейка, и стоит на земле, то есть на ковре.
К удивлению Артема, Геныч воспринял его сообщение об отце слишком живо, вдруг позавидовал непонятно чему, заговорил с ним другим, уважительным тоном, словно Артем, оказавшись сыном акробата, циркача, чем-то изменился, стал не таким, каким был до сих пор. Ему хотелось рассказать Генычу о номере полнее, сколько в нем акробатов и чем они заняты, какие выполняют прыжки, чтобы как-то увести его внимание от несуществующего соперничества, рожденного его неосторожным воображением. Но от волнения Артем терялся, не мог увидеть, представить себе номер, в котором мог бы работать отец, хотя бы нарисовать себе его лицо.
— Да, везет же некоторым! — воскликнул Геныч, отчего-то разволновавшись, и присел на скамью.
Быть может, он вспомнил своего собственного отца? Порой, перебрав водки, тот сиживал или даже полеживал на лестничной площадке возле квартиры Артема на холодных каменных ступеньках и, цепляясь руками за перила, пытался встать, чтобы подняться к себе на третий этаж. Взрослые обыкновенно проходили мимо, отводя глаза или даже выругавшись, а одолеть самостоятельно свой Монблан отец Геныча не мог. Мальчишки из жалости или страха перед Генычем иногда помогали его пьяному отцу добраться к себе.
— И часто он к тебе приезжает? — завистливо спросил Геныч.
— Нечасто. У него работы много, и самолет дорого стоит.
— Что же, у него башлей, что-ли, нет? — Геныч удивленно взглянул на Артема и, как бы отвечая сам себе, разъяснил: — Он небось за каждый прыжок получает, как футболисты за гол. Когда он к тебе приедет-то? Подарки привезет?
— Скоро, наверное, — со слабой надеждой вымолвил Артем, зная, что если уж врать так, чтобы было похоже на правду, нужно было бы ответить иначе: приедет вроде бы весной, — но язык вдруг обрезал его фантазии крылья, не дал ей развернуться до конца.
19
— Господи, какой ты грязный! Арнольд, посмотри, какие у него волосы! Ты расчесываешь их когда-нибудь?
— У меня расческа плохая — мелкий зуб.
— Так ты скажи, я куплю другую.
Мать суетилась вокруг Артема, то подводя его к зеркалу и стыдя, то вдруг, удрученно качая головой, принимаясь ругать себя: