— Господи, я-то думаю, он уже большой, сам за собой последит. Ты душ в субботу принимал?
— Я голову не мыл — шампуня не было.
— Ты взял бы вон у меня в шкафу яичный шампунь, три флакона. Арнольд, ты бы его в баню хоть раз сводил, видишь, запаршивел мальчишка.
Арнольд, сидевший у телевизора, поглаживая округлившееся после обильного ужина пузо, сыто рыгнул:
— Да, махнем как-нибудь, погреем кости. Я бы давно, но ты же знаешь, мы с Василием Павловичем в сауну ходим, своя компания.
— Ну вот! Ты будешь начальство веничком парить, а ребенок лишаями зарастет. Сейчас же в ванную!
— Там сегодня мыться нельзя, баба Вера повесила белье.
— А что это она белье в ванной повесила? Это же общая квартира? — Рыжий, оживившись, вскочил с места.
— Арнольд, не надо, — мать нахмурилась, — она же на пенсию живет, не может она в прачечную белье сдавать.
— А мы что, деньги печатаем, что ли?
— Не горячись, я сейчас поговорю, — мать вышла.
Артем уставился в зеркало, разглядывая свое бледное скуластое лицо с тоненькой, как у девушки, ниточкой бровей, мягкие, прямые, непослушные волосы. Он выглядел сегодня, как обычно, в домашнем зеркале даже нравился себе больше, чем в зеркале, стоящем в школьном вестибюле, в котором он волей-неволей видел себя, направляясь в класс. Быть может, при дневном свете зеркало отражает внешность строже, высвечивая, подчеркивая все недостатки?
— Что, красивый? — спросил вдруг отчим, уже с минуту наблюдавший за Артемом из-за спины. — Девочкам-то нравишься?
— Каким девочкам?
— Одноклассницам.
— У нас девочек мало.
— Что, тебе одной, думаешь, не хватит? — хмыкнул Рыжий.
Артем, смутившись, выскочил в коридор.
Мать стояла у дверей бабы Веры. Старушка удивленно тараща подслеповатые глаза, посмотрела на Артема, что замер поодаль, не решавшегося, чтобы не обидеть мать, подойти ближе, как он делал всегда. Пользуясь моментом, в прихожую выскочил бабкин кот, вращая глазищами, дикими и страшными, как у баскервильской собаки. Баба Вера, побаиваясь Ключкарева, кота своего притесняла, не выпускала гулять в коридор, и лишь изредка, лохматый и злой, подняв хвост торчком, он вырывался из комнаты.
— Ишь ты, — причитала старушка, не то восхищаясь котом, не то осуждая его за отчаянную вылазку.
Боясь помешать разговору, Артем шагнул обратно в комнату и спрятался за портьерой, так, чтобы Рыжий, сидевший у телевизора, не видел его. Из коридора донеслись шлепки, потом — леденящее душу мяукание водворяемого обратно в комнату кота.
— Артемка, быстро купаться, — вернувшись в комнату, приказала мать. — Баба Вера сейчас простыню снимет, она на время повесила, пока Ключкарев в театр ушел. Господи, что за тип, всем соседям жизнь отравляет.
Мать помогла Артему снять брюки и рубашку, словно не верила, что он пожелает это сделать сам. Рыжий ни словом, ни жестом участия в ее заботах не принимал, впившись глазами в телевизор, где началась передача «Девятая студия». Эту передачу отчим смотрел регулярно. Едва стол с международными комментаторами появлялся на экране, Рыжий располагался в кресле напротив них и, приняв точно такую же раздумчивую позу, вступал с ними в беседу, выражая восторг по поводу каждой удачной фразы или новой для него мысли, бросал в телевизор реплики и очень обижался, если комментаторы, отчего-то не реагируя на них, уводили беседу в другую сторону.
Артем, в одних трусах, закутавшись в полотенце, пробежал через коридор в ванную комнату, накинул крючок на двери и включил воду. Проверив, надежно ли закрыта дверь, шагнул в ванну. Дома он мыться не слишком любил: мать обычно запрещала ему плавать в ванне, оттого что иногда находила в ее ржавой горловине, под стальной пробкой, то обрывок капустного листа, то очистки от картошки, то волосы, скорее похожие на собачью шерсть, хотя собак-то в квартире никто не держал. Стоять же под душем казалось Артему занятием унылым и скучным — в бане можно было размахивать руками, вертеться волчком, разбрасывая во все стороны брызги, а здесь, стоило забыться, неловко подставить под струи руку, и вода барабанила в дверь, на пол ползли мыльные ручьи.
Ванна же была старой, глубокой. В ней можно было лежать на плаву, легонько поддерживая себя кистями рук. Но стоило ослабить руки, и Артем начинал тонуть, зажмурив глаза, опускался на дно, потом, работая руками по-собачьи, чтобы не задеть борта, всплывал. Глубина ванны позволяла ему выделывать то, во что мальчишки в лагере отказывались верить, оттого что жили в новых домах и привыкли к другим ваннам — белоснежным и мелким. Если освоиться как следует, знать размеры ванны, тут можно было выполнить даже кувырок. Артем ложился животом на поверхность воды, нащупав руками далекое дно и крепко сомкнув рот, чтобы не глотнуть «огурчик», выходил в полустойку на руках, совершал кувырок, едва не задевая пятками кран, из которого хлестала теплая вода.