— Артем, что ты там делаешь? Опять, что ли, в ванну залез? — выкрикнула из коридора мать.
— Я голову мою, — отвечал Артем, подставляя макушку под теплую струю.
— А ну-ка, открой мне, я тебе помогу, — мать легонько тронула за ручку, должно быть, проверяя, крепко ли сидит крючок.
— Не надо, я сам.
— Ну хорошо, только воду на пол не лей.
Мать ушла, и Артем снова принялся играть: погружаясь на дно, старался, не закрывая глаз, подплыть к самой горловине, увидеть маленький водоворот, что создавала утекающая вниз вода. Потом совсем поднимался в ванне во весь рост, пробуя рассмотреть свое телосложение в зеркале, висящем далеко и неудобно — над умывальником. Чтобы увидеть себя целиком, ему приходилось вставать ногами на мокрый и скользкий бортик ванны. Почему вдруг Геныч назвал его хилятиком? Артем знал, что ему не везет с ростом, но вес его никогда не волновал. Какой интерес ходить толстым, носить обидную кличку «жиртрест»? Разве что мускулов ему недоставало? Несмотря на эспандер, грудь его оставалась плоской и слабой. У Геныча, который и эспандера в руках-то никогда не держал, мышцы на груди сложились красиво и выпукло, как у мужчин.
— Артемка? Чем это ты там занимаешься? А ну-ка, открой.
Артем, спрыгнув в ванну, снова включил воду на полную мощность.
— Открой, ты слышишь меня? — отчим требовательно барабанил в дверь, потом, не получив ответа, рванул ручку на себя.
Дверь ходила ходуном, дерни Рыжий посильнее, и она открылась бы, но тот медлил, наверное, хотел, чтобы Артем пустил его к себе сам.
— Ты что, глухой?
— Слышу, — уныло отозвался Артем, — я мокрый, не могу встать.
— Как это не можешь?
— Тут холодно.
— А спину-то ты помыл? — Рыжий замер за дверью, будто высматривая сквозь дерево, что происходит в ванной.
— Помыл, я сейчас выхожу.
— Ну давай, кончай там быстрей, — Рыжий, чему-то ухмыльнувшись, ушел, но едва он удалился, как из комнаты, хлопая по линолеуму шлепанцами, выскочила мама, снова дернула ручку, и петля, ослабленная натиском Рыжего, отвалилась.
Артем, глубоко вдохнув, нырнул с головою в воду, но мать вытянула его за волосы, точно утопленника, вверх.
— Ну, что ты опять дуришь? Что, тебе худо будет, если Арнольд тебе спину потрет? Я, что ли, это должна делать? Ты уже взрослый мальчик.
— Я и не прошу, я сам.
— Что значит сам?
— Очень просто, тут щетка есть.
Артем, вынырнув по пояс из воды, схватил зеленую полиэтиленовую щетку с длинной ручкой и, изловчившись, занес ее за спину, пытаясь показать, как он тер себе спину. Матери он почему-то стеснялся не очень, разве что чуть-чуть, а показываться же Рыжему без одежды, голым, ему почему-то не хотелось.
— Господи, да разве этой химией можно мыться? Она же жесткая, как грабли. Сейчас дам тебе нормальную мочалку.
Мать исчезла, прикрыв дверь, но тут же вернулась. Мочалку нес Рыжий, которого мама вела следом за собой.
— Вот сейчас тебя Арнольд помоет по-человечески.
Артем, глотнув воздуха, погрузился в воду по самые уши.
— Чего прячешься? Я же не женщина. — Рыжий, не скрывая иронии, улыбнулся, засучил рукава своего полосатого махрового халата и, намылив мочалку, начал драить Артему спину с такой силой, будто проверял у Артема пресс, сумеет ли мальчишка выдержать этот бешеный нажим, не согнувшись.
Потом, когда Артем все же устоял, Рыжий задвигал мочалкой резвее, так, что казалось, будто на спину опустили наждачное колесо.
— Ой, больно, — скулил Артем.
— Ничего, терпи, казак, атаманом будешь.
Артем, сжав зубы, молчал.
— Чего ты такой хилый-то? Гантелями хочешь со мной заниматься?
— Я сам. У меня эспандер.
— Сам с усам, — хмыкнул Рыжий. — У меня в твои годы кое-где уже мускулы были. Вставай теперь, обмойся под душем, нечего в ванне нежиться.
Артем опустился в воду и, отфыркиваясь, ждал, что Рыжий теперь уйдет, но тот, включив душ, упорно тянул его за руку вверх, во что бы то ни стало пытаясь извлечь его из воды, увидеть во весь рост.
20
— Ну, где же твой цирк? — невесело спросил Геныч, нависая над Артемом всей мощью своей долговязой фигуры.
— Здесь был, кажется…
Артем беспомощно озирался по сторонам. Все они вчетвером: Артем, Помаза, Фралик и Геныч — только что вышли из метро, пересекли проспект и, пропустив со скрежетом проехавший по рельсам трамвай, оказались на пустой, посыпанной песком площадке, где, если верить маме, должен был находиться цирк шапито. Артему казалось, что он и сам видел как-то раз, проезжая мимо, его огромный брезентовый шатер, а возле него — яркие цирковые афиши, рисованные гуашью на оклеенных бумагой листах фанеры.