— Ну, тогда расставляй, раз не боишься.
— Расставляет тот, кто проиграл.
— Мы же в тот раз не доиграли.
— А первая партия?
— Ах, первая. Я думал, что она вне зачета, так сказать — проба фигур.
Артем молча вынул из секретера шахматную доску, высыпал на диван фигуры.
— Ну вот, и сыграйте, чтобы знать, кто сильней, — мать, поглаживая Артема по голове, словно прося его быть разумнее, сдержанней, помогла ему расставить фигуры на доске.
Рыжий, покинув кресло, важно, точно гроссмейстер, ждал, когда все будет готово и можно будет совершить первый ход, но потом вдруг отказался от жребия и взял себе черный цвет, должно быть, решил отсиживаться в обороне в расчете на «зевок» противника.
Артем продвинул вперед королевскую пешку и отошел, решив играть сегодня стоя, как мастера в сеансе, чтобы не сидеть все время за доской, чтобы не видеть перед собой Рыжего, его красные губы, застывшие в надменно снисходительной гримасе, его быстрые, цвета пивной бутылки глаза, подмечавшие в жизни Артема то, чего он не хотел бы показывать взрослым, чего, кажется, не знала о нем мать.
— Е5 — Е7,— продумав с минуту, Рыжий объявил вслух свой ответный ход.
Дальше партия складывалась чудно: Артем переставил своего коня, и конь Рыжего тут же прыгнул через голову пешек; белые ввели в бой слона, и черный слон совершил такой же маневр.
Артем, развивая фигуры по привычному плану испанской партии, после очередного хода выглянул в окно и оторопел. По тротуару, направляясь к его дому, неторопливо, все время наблюдая за собой как бы со стороны, как ходят молодые красивые женщины, для которых небезразлична реакция прохожих, шла новая химичка Ангелина Захаровна в черном кожаном пальто и остроносых сапогах на тонком высоком каблуке. За нею на почтительном удалении, прячась за спины прохожих и столбы уличных фонарей, ступая по-кошачьи, следовал Геныч с гримасой почтительного любопытства на лице. Боясь быть замеченным, он поминутно дергался, озирался назад, подавая знаки растопыренной ладонью правой руки. Знаки предназначались Помазе и Фралику, которые, держась друг за друга, следовали за своим атаманом, не смея приблизиться к химичке на дистанцию, которую отважно позволил себе Геныч.
— Что ты там застрял? — крикнул Рыжий.
Артем, озадаченно почесав в затылке, вернулся к доске.
— Я уже ходил. Теперь ваш ход.
— Где ты ходил? — не поверил Рыжий.
— Вот этой пешкой.
— Так она же тут стояла вроде, — Рыжий покачал головой и подвинул влево своего второго коня.
Артем посмотрел на доску и понял, что Рыжий, видимо, решил повторять сегодня его ходы, должно быть, рассчитывая таким образом застраховать себя от неудачи, свести партию вничью.
Тут следовало бы придумать какой-то ошеломляюще неожиданный ход, который противник не смог бы скопировать зеркально или попал бы в ловушку, но Артему мешала думать учительница, увиденная им в окно. Что вдруг привело химичку в их квартал? Быть может, она направлялась к кому-нибудь домой? Уж не к Генычу же, раз на физиономии его был написан такой глупый восторг? К тому же, вспомнил Артем, Генычу преподавал химию сам директор, а не Ангелина Захаровна.
В прихожей пропел звонок.
— А ну-ка, открой дверь, — прислушавшись, сказал Рыжий, — мама-то в ванной, видимо голову моет.
Артем вздрогнул и, съежившись от неприятного предчувствия, направился в коридор, рванув щеколду, распахнул дверь.
— Артем, здравствуй! — химичка стояла на пороге, не двигаясь с места, видно, ожидая, что Артем предложит ей войти.
— Здравствуйте, — дрогнувшим голосом поздоровался он, прикидывая, что же могло привести химичку к нему в гости. Отношения с Ангелиной, как звали учительницу ребята, складывались весьма спокойно. Новая классная никогда не ругала его, разве что недели две тому назад. Во время лабораторной работы у них с Помазой разорвалась на столе колба, в которой нагревают реактивы. Виною тому была пробка, которая закрывала жерло колбы, не давая газам улетать вверх. Уже после взрыва, к счастью не поранившего никого, Артем заметил, что на других столах колбы были укреплены на кронштейнах открытыми, без пробок. Химичка поставила Артему с Помазой двойки, хотя и не отрицала, что колбу, закрытую пробкой, поставила на стол по ошибке сама, но вроде бы не вспоминала об этом случае с той поры.
— Мамы нет, она в ванной.
— Вот как? Я подожду. Ты хоть бы меня в комнату пригласил.