— Ма, — начал Артем, поймав мгновение, казалось, удачное для того, чтобы заговорить о том, что волновало его, — можно, я на другую фамилию перейду?
— Я и сама об этом думала, — не дослушав его, подхватила мать, — и с Арнольдом уже говорила, да он лентяй у нас, формальностей боится. Побегать, говорит, придется, чтобы документы поменять. Но я думаю, справимся с бумажками-то. Были бы все Ковылины, и вопросов глупых никто бы не задавал. Может, мы так вот и жили все вместе с самого начала. Если квартиру получим — кто будет знать? Ты на Арнольда немножко похож.
— Это я, на Арнольда? — ошеломленно переспросил Артем.
— Ну, не совсем, конечно, но как подрастешь еще, так и не подумает никто, что не сын. Может, ты в деда шатеном-то уродился? Усыновит он тебя — и семья наша покрепче склеится. Будешь его, тогда по-человечески звать — отцом. Этот «дядя Арнольд» твой у меня в печенках сидит, когда при людях ты со своим обращением-то лезешь.
— Нет, ты не поняла, — Артем замотал головой, решившись, наконец, оборвать материн монолог.
— Что нет?
— Я не хочу, чтобы Арнольд. Я хочу быть теперь Макаров.
— Какой еще Макаров? — нахмурилась мать.
— Мой настоящий отец.
— Час от часу не легче! — ахнула мать. — Зачем тебе это?
— Фамилия бывает по отцу, все так говорят. Раз мой отец…
Артем волновался, говорил, проглатывая не только окончания, но и сами слова, на ходу пытаясь взять в толк, почему мама, однажды обсуждавшая с Рыжим такой вариант, теперь вдруг не понимала простых вещей, которые он объяснял ей теми же словами, что услышал ночью.
— Сам придумал или надоумил кто? — спросила мать, холодно взглянув на Артема.
— Сам!
— Что ты нашел в Макарове-то? Для тебя он не отец, а пустой звук. Не видел ты его никогда и не увидишь. Откуда тебе знать, что он за человек, стоит ли того, чтобы фамилию-то его носить? Чем Арнольд-то тебе плох? Я вижу, он тянется к тебе, сына ты ему, что ли, напоминаешь, а ты ему свои колючки выставляешь, как еж. Человек он порядочный, другой бы на бабе-то с ребенком не женился. Думаешь, ему-то легко каждый раз за столом твою физиономию постную наблюдать? А ночью лежишь, так лишний раз с боку на бок не повернешься, как в гамаке, все думаешь, как бы тебя не разбудить.
Мать, чувствуя, что срывается на крик, прикрыла рот ладонью, посмотрела на Артема с печальной безысходностью.
— Ты Арнольду хоть и чужой, не своя кровь, а он про тебя думает, с людьми солидными разговаривал, с начальником своим Василием Павловичем, насчет суворовского. Говорит, что после восьмого класса устроит тебя.
— Я не хочу в суворовское, — насупившись, сказал Артем.
— Ты же сам в училище-то хотел. Поступишь в суворовское, потом в академию военную, как уборщицы нашей племянник: теперь уж выслужился до подполковника, счет деньгам не ведет.
Артем, насупив брови, молчал. Все это было на самом деле так. Он говорил матери, что хочет быть военным инженером, изобретать орудия с очень точным прицелом. Прежде, в начальных классах, он читал много книг про войну и сам смастерил духовое ружье, которое палило спичками, и стрелял по оловянным солдатикам, воображая себя снайпером, уничтожающим фашистов. Потом он вдруг надумал стать танкистом, но еще колебался, выбирая, кем лучше быть: снайпером, танкистом или пограничником, например. Но у пограничника должна быть собака, и однажды он купил себе щенка, всего за три рубля, принес домой, но мама выгнала его из дома вместе с собакой, сославшись, что квартира коммунальная и животных держать нельзя. Кажется, про суворовское последний раз он спрашивал весной, когда посмотрел по телевизору фильм — «Алые погоны». Но теперь его останавливало то, что Рыжий наводил справки о суворовском вовсе не потому, что заботился о нем, о его будущем, как надумала себе мать. Видно, ему просто хотелось сплавить Артема куда-нибудь подальше, чтобы ворочаться с боку на бок, сколько душа просит. А может, даже переставить диван на новое место, ближе к окну; не даром же он все время ворчал, что из-за серванта, перегородившего комнату, ему нечем дышать по ночам.
23
— Я вижу, ты врешь, брат, арапа заправляешь?
— Учитель заболел, и нас отпустили, — упорствовал Артем, жалея немного, что не сказал Рыжему правду с порога. Но кто знал, что отчим окажется дома? Быть может, прежде, чем подниматься к себе, надо было заглянуть во двор, где возле овощной лавки Рыжий ставил машину, надеясь, что фонарь на столбе спасет его машину от неприятностей: на свету никто не решится вытащить из багажника запаску или снять колпаки.