Разве трудно было Артему сразу объяснить, что дома он потому, что ему велели прийти на секцию немножко раньше, чем всем остальным, чтобы научиться надевать снаряжение, которое делает хоккейного вратаря похожим на снеговика, каким бы щуплым он ни был.
Артема так и подмывало признаться, что его, может быть, возьмут в команду вратарем, но он боялся, что Рыжий будет смеяться, скажет, как Фралик, что вратарь в хоккее — это вовсе не то, что полевой игрок. Вот если бы это был ручной мяч, где вратарь бегает по полю и забивает голы… Впрочем, Фралик-то говорил это, завидуя втайне Артему. Увидев в школе объявление о наборе в секцию хоккея, они поехали на пробу вчетвером: Геныч, Помаза, Фралик и Артем. Но возле спортзала Помаза с Фраликом струсили — кто-то из мальчишек сказал им, что показываться бесполезно, тренер берет только рослых и сильных ребят. Словом, они остались во дворе, а Артем, несмотря на насмешки, все же решил рискнуть.
Тренер, высокий мужчина с ежиком седых волос на голове, встретил их доброжелательно, но все время смотрел только на Геныча, пощупал у него мускулы на руках, заставил отжиматься, и Геныч отжался от пола двадцать раз, потом спросил, не курит ли он. Артем следил за каждым его жестом с надеждой, но тренер все время смотрел мимо него, словно не замечал, пока Артем не сказал с обидой, что хочет в секцию не меньше, чем Геныч.
Тренер усмехнулся, но потом спросил, видно, не слишком рассчитывая на удачу, хочет ли мальчик быть вратарем, и Артем, сам еще не понимая, на что, собственно, соглашается, кивнул. Тренер повел его к гимнастической стенке — подтягиваться, потом гонял по кругу гусиным шагом, рассматривал со всех сторон еще внимательнее, чем Геныча, потом схватил горсть теннисных мячей и стал метать их в стену, у которой стоял Артем, метров с семи. Мячи свистели, точно пули, шлепались в стену, их трудно было даже заметить, но Артем все же пытался поймать их или хотя бы отбить трудный мяч ладонью, задеть хоть кончиком пальца. Тренер, улыбнувшись, сказал, что реакция у него есть и стоит попробовать, проверить, сможет ли новичок ловить шайбу ловушкой — специальной перчаткой вратаря, отбивать ее клюшкой.
Что-то мешало Артему признаться в своей маленькой победе Рыжему. Ему представлялось, что отчим не смог бы ее по-настоящему оценить и настроил бы на отрицательную ноту мать. К тому же, в команду-то его пригласили условно, до первой пробы. Что будет, если по игре в команду его не возьмут? Он уже представлял, как отчим смеется над ним, как, поглаживая рыжую бороду, бросает ему в лицо какую-нибудь цитату из древнего философа, который еще до нашей эры сказал, что, мол, не в свои сани не садись.
— Что же, весь класс с урока отпустили? — выспрашивал отчим.
— Учитель заболел, — вздохнув, объяснил Артем и, немножко подумав, добавил: — У нас физкультуры вторую неделю нет.
— А почему другим предметом не заменили? Я помню, у нас физкультуру всегда русским языком…
Рыжий, вовсе не собираясь обратно на работу, плотно сидел в кресле, выпуская под потолок кольца едкого сизого дыма.
Артем пожал плечами.
— Я по глазам вижу, что ты врешь. Может, сам признаешься? Со мной можешь быть откровенен, как мужчина с мужчиной, я матери не скажу.
Артем в отчаянии присел на диван. В комнате ему нужно было сделать совсем немного: оставить портфель, вынув из него под благовидным предлогом кеды, затем вытащить из шифоньера шерстяные носки с шапочкой, перчатки. И самое главное — забрать в секретере маску вратаря из синей пластмассы с узкими прорезями для рта и глаз.
— Чьи слова: «Сказать правду легче, чем сочинить похожую на правду ложь»?
— Из книжки, наверное, — вздохнув, предположил Артем.
— Какой еще книжки? — опешил Рыжий.
— Откуда все ваши цитаты.
— Ну уж не все, — борода Рыжего дрогнула, взор помрачнел. — В чужих вещах копаться-то кто тебя учил?
— Я не копался, она на столе валялась. Трепаная такая, «План жизни» называется, на концах слов там твердые знаки.
— Знак этот буквой «ять» называется, — взяв себя в руки, Рыжий зевнул, рискуя вывихнуть челюсть. — Ты, я вижу, парень не промах. Куда собрался-то, на свидание, что ли?
24
Артем, опираясь на тяжелую вратарскую клюшку, сделал шаг вперед, пытаясь представить себе, как он будет выезжать из ворот навстречу шайбе. Коньки вратаря, тупоносые, которые никто из мальчишек не покупает, совсем не походили на «канады» с их лихо загнутым вверх носком. На «канадах» Артем одним толчком вмиг покрывал всю ширину площадки, мог исполнить и перебежку назад, закручивая виражи то по часовой стрелке, то против нее. Тут же никакой стремительности, с каковой связаны неразрывно серебристые коньки и гладкий лед, не было и в помине. Тут, скорее, нужно было заботиться о том, чтобы, стоя на одном месте, случайно не потерять равновесие, не шлепнуться на лед на глазах у всего стадиона. К тому же, всю игру вратарю суждено стоять в неудобной позе, похожей на ту, в которой лазают по деревьям обезьяны: спина согнута дугой, руки опущены вниз. Правой рукой Артем придерживал свою клюшку, которая в сравнении с невесомыми клюшками хоккеистов, игравших в поле, казалась сделанной из железа. Левая его рука была скована огромной перчаткой-ловушкой с углублением для шайбы посередине ладони. Из-за отсутствия шерстяных варежек, что помешал Артему взять из дома Рыжий, ловушка то и дело падала на лед, мешая сосредоточиться на игре.