Уже дребезжал звонок, затихали ряды, и вот со средины арены секретарь горрайкома предложил выбрать председателя. Тяжелый, недоуменный гул прокатился по рядам. Кого выбирать, когда самые лучшие, самые стойкие лежат в гробах, покрытых красными знаменами? Кто-то крикнул фамилию Климина, кто-то неуверенно назвал Симкову… секретарь не записал этих фамилий.
— Товарища Караулова! — послышался слащавый голос Матусенко. Но Караулов отказался… Не умеет он председательствовать. Об этом ведь товарищи знают. К тому же сегодня он болен… И вдруг откуда-то сверху, с галерки, сильный голос назвал:
— Горных… Товарища Горных!
И сразу в ответ с разных сторон поддержали его:
— Правильно!.. Горных!.. Товарища Горных!..
— Что за Горных? — спрашивали громко некоторые.
— Какой он?
И опять с галерки тот же голос зычно возгласил на весь цирк:
— Горных… чекист… В депо к нам пришел, всех поднял. Боевой парень!
Первый раз в жизни пришлось председательствовать Горных на таком большом собрании. Он растерялся немного, не знал, что ему делать, но собрание само затихло и устремило на него многоглазый взгляд. И вдруг вместо общей фразы: «Объявляю собрание открытым» — и вместо оглашения повестки дня Горных заговорил о том, что было главным, о том, что волновало всех… Тяжелые и острые слова входили в сознание слушавших, как гвоздь в дерево под тяжелым ударом молотка; они были выплавлены и выкованы рассудком, волей Горных за эту роковую неделю.
Говорил он о том, как громадна была опасность уже прошедшего восстания, говорил об организации социалистического продуктообмена города и деревни…
— Теперь нам, товарищи, будет труднее… В исполкоме осталось девять, в укоме — четыре работника. В политотделе погибли начальники двух самых главных отделов, в Чека — председатель, заместитель и трое работников. Работа стала сложнее, товарищи. Ведь нужно зерно доставить, нужно к посевной кампании приготовиться, нужно провести ее по всему нашему бездорожному краю. Бандиты окончательно не ликвидированы, нет… Выходит, товарищи, что нам нагрузки больше придется. Взять хотя, к примеру, меня, — я сейчас председательствую. А это оттого, что нет с нами ни Климина, ни Робейко, ни Симковой, которые с этой обязанностью справлялись лучше… Так будет всюду. Работу убитых примут наши плечи. Тяжело будет, но пример их мы запомним, и мы с работой справимся!..
А когда «Интернационал» был спет и собрание перешло к деловым вопросам, Горных повел его спокойно, уверенно, зорко. Так молодой рулевой ведет тяжело нагруженный баркас по горной, быстрой, бурливой реке.
1922 г.
КОМИССАРЫ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Разговор этот произошел в кабинете командующего округом Гордеева, в кабинете, где высокие стены и белые окна, где за креслом командующего, ниспадая с потолка до пола, висела карта всего раздольного края. И на фоне белых и зеленых пятен карты, на фоне мелкой ряби названий и путаной сети речных систем были особенно выразительны бородатое и веселое лицо командующего и его широкие плечи.
— С переходом к мирным формам агитпропработы политсостав наш не очень справляется… — монотонно и быстро говорил начпуокр[5] Розов. Его беспокойные, ловкие пальцы шелестели в бумагах, и он близоруко наклонялся к ним.
— Вот Васильев пишет, — и Розов протянул командующему письмо. — Васильев, вы же его знаете. Комиссар полка в Татарске, московский металлист. Переверните страницу; вот здесь у меня отчеркнуто: «Все время чувствую, что слабо подготовлен…» Просится учиться. Да не он один. Вот Лобачев, начпогарн[6] из Вилюя, — то же самое. Вот Шалавин, комбриг седьмой трудовой…
Письмо за письмом появлялось в руках Розова.
— Шалавин? — оживившись, переспросил Гордеев. — Он мне писал. С прибаутками. Умный старик. Да разве дело в тех, кто тревожится и пишет? А вот кто не пишет…
Розов кивнул головой и стал с готовностью ждать слов командующего. Но командующий вдруг оглянулся на карту округа, северным краем упершегося в льды Арктики, а южным ушедшего в среднеазиатские степи; сверху вниз — коричневой полосой, скрепляя весь округ, идет горный хребет, окруженный зелеными хлебородными просторами. И всюду флажками обозначены гарнизоны округа. И в горных заводах, где еще теплится жизнь машин, и в степных торговых городишках, где большевистские укомы тянут с натугой тяжелые крестьянские уезды.