— В нашу заводскую газету, — сказал Проша. — А о тебе я тоже напишу. В Москву!
— Пожайлуста, не надо, — взмолился я. Потом я взглянул на часы, тикавшие на стене, и заторопился уходить.
— Куда же ты? Посиди.
— Да мама у меня больна.
— Больна? Чем?
Я рассказал.
— Что же ты раньше молчал? У нас на комбинате прекрасный врач. Только что приехала из Московского мединститута Она твою маму живо на ноги поставит. Я её к вам пришлю завтра часам к шести. Ты на какой улице живешь? На Приречной? Дом двадцать два?
И он тут же записал адрес в свою записную книжку.
— Ты — молодец! Спекулянты своё получат, — сказал мне Проша на прощанье.
Только когда я вышел от него, то вспомнил, что ничего не рассказал ему про старого марочника и про «зелёную стрелу». Но зачем было говорить об этом? Ведь те, кого я подозревал, оказались просто-напросто спекулянтами. А «зелёная стрела» на платке? Но ведь я не знаю, чей это платок. Может быть, сам старый марочник?.. Впрочем, нет, свой платок он ни за что бы не показал.
Я совсем запутался. Вот если бы приехал Пётр Сергеич! Уж он-то разберётся, кто тут «зелёная стрела», а кто — нет. Он же сказал, что, может статься, столкнётся со мной в поезде, на вокзале или ещё где-нибудь в другом месте. Но до сих пор я его нигде не видел. Никто не приходил от него и не спрашивал о швейцарской марке 1888 года.
Когда я пришёл домой, мама уже встала с постели: ей было немного лучше. Петя и Митя готовили уроки.
Я рассказал маме, что завтра придёт женщина-врач из Москвы, которую очень хвалит Проша.
Я начал было рассказывать о нём, но вспомнил, что обещал вечером зайти к Маргарите, и схватил бушлат и бескозырку.
— Куда же ты опять, сынок?
— Да я тут, неподалёку, мама.
— Ну, смотри, не пропадай.
Через десять минут я подошёл к одноэтажному дому. Окна его были закрыты глухими ставнями. Я поднялся на крыльцо и позвонил. Мне отворил дверь отчим Маргариты.
— А, здравствуйте, здравствуйте! — сказал он приветливо. — Слыхал о вас, слыхал! Заходите, раздевайтесь.
В переднюю вышла мать Маргариты.
— Заходите, заходите, прошу вас, — заговорила она, улыбаясь. — Маргарита давно ждёт вас.
Она провела меня через столовую, где на буфете искрилась красивая хрустальная посуда, ещё через какую-то полутёмную залу — в небольшую, уютную комнату.
— Маргариточка, к тебе гости!
Рита бросилась мне навстречу.
— А я-то тебя жду-жду… Ну, пойдём, я покажу тебе свои книжки…
— Вы потолкуйте, — сказала маргаритина мать, — а потом будем пить чай.
И она оставила нас вдвоём.
Красные тюлевые занавески прикрывали окна. На диване чинно сидели куклы и плюшевые медведи, с которыми, очевидно, Маргарита никак не могла расстаться. А на столе, в красивой деревянной рамке, стоял портрет молодого человека в военной форме — наверное, это был отец Маргариты.
Книг у Маргариты было великое множество: и «Том Сойер», и «Евгений Онегин», и «Тихий Дон», и «Охотники за микробами», и «Мёртвые души».
— Ну, как тебе у нас нравится?
— Очень, — сказал я. Мне действительно понравился этот славный дом. И комната была такая уютная. Маргарита показала мне свои рисунки. На одном листке была нарисована берёзовая роща. На другом — мохнатые ели в снегу, на ветвях сидели галки. На третьем — ваза с ромашками и васильками.
— Ты хорошо рисуешь, — сказал я.
— Я хочу быть художницей. Как ты думаешь, выйдет из меня художница?
— Обязательно!
— Ты думаешь? — Она схватила меня за руку. — Знаешь, я больше всего на свете хочу быть художницей. Это так хорошо, так интересно!.. Садись. Расскажи мне что-нибудь о себе, о море. Я никогда не видела моря… оно красивое, да? Очень, очень?
Мы сели на диван. Я стал рассказывать ей о том, как жил вместе с отцом на батарее, которая стояла на том самом месте, где воевали Нахимов и Корнилов, как я попал на корабль и спал в похожей на люльку брезентовой подвесной койке, как мы ходили в поход к румынским берегам и как меня ранило в ногу.
Она смотрела на меня широко раскрытыми серыми глазами.
— Какой ты счастливый, Ваня, — сказала она с восхищением, когда я перевёл дух. — Сколько ты видел…
— Нет, это ты счастливая, — возразил я. — У тебя много книг, и ты хорошо рисуешь. Ты будешь знаменитой художницей. Твои рисунки отправят в Москву на выставку. Вот к нам приезжал на флот один известный художник, он рисовал такие чудесные картины! Он наш корабль нарисовал. «Серьёзный в бою» — называется.