Выбрать главу

— Прошу прощения.

Ах, да ведь это Шалико! Как блестят у него глаза!

— Прошу извинения и у майора. Сейчас я исправлю свою неловкость.

Шалико побежал к стойке и принёс двойную порцию мороженого. Марина не хотела брать, но он так настаивал, что пришлось.

…блюдечко упало, разбилось, и мороженое расплылось по земле.

Вскоре майор ушёл, сказав, что подвечер зайдёт проститься с Николаем Васильевичем. Ушёл и Шалико.

— Не нравится мне этот толстяк, — сказала Марина.

— А ты знаешь, — сказал вдруг Боря, — сегодня у него под календарём орехи выложены зигзагом. И их целых пятнадцать…

Однако мы ведь пришли купаться! Ну, поплыли?

Они оба хорошо плавали и любили, доплыв до большого мокрого, скользкого камня, взобраться на него и сидеть там, болтая в воде ногами. На этот раз камень был занят — на нём уже кто<го сидел. Когда они подплыли поближе, пловец спрыгнул в воду и поплыл. Кто это был, нельзя было разглядеть. Ребята взобрались на камень и уселись. Солнце пекло нестерпимо, но от воды веяло прохладой. Пловец описывал большие круги, то приближался к камню, то удалялся от него. Вдруг он повернул голову и посмотрел на ребят.

— Он! — вскрикнула Марина.

— Кто?

— Он, он! Глаза!.. — задыхаясь, кричала Марина. — Белые глаза!..

— Что ты говоришь? — сказал Боря, всматриваясь в удаляющегося пловца. — Я ничего не заметил.

— Зато я заметила. Это он, я сразу узнала его!..

— Ты ошибаешься, Марина, — сказал Боря. — Ведь это майор Панфилов… Удивляюсь, почему он не посидел и не поговорил с нами. И у майора Панфилова вовсе не белые, а чёрные глаза.

— А эти… эти были совершенно белые, как те, понимаешь?.. Наверное, мне они уже просто кажутся всюду. А может быть, это был не майор?

Глава десятая, в которой события развёртываются с ужасающей быстротой

Когда Марина пришла домой, Дик, к её удивлению, не кинулся её встречать. Он сидел возле запертой двери в столовую и злобно рычал, пытаясь подсунуть нос под дверь. Шерсть на нём взъерошилась.

— Дик, что с тобой? — спросила Марина.

Она подошла к двери. Никогда ешё не бывало, чтобы дверь из её комнаты в столовую запиралась на ключ. Она постучала.

— Дядя Коля, вы дома?

— Подожди, Марина, — глухо ответил из-за двери Николай Васильевич, — я занят.

— Но мне надо вам сказать что-то очень важное. И как можно скорее, — сказала Марина.

— Я тебе сказал, подожди, я занят, — повторил Николай Васильевич.

Никогда ещё он с ней не разговаривал так сурово. Дик продолжал рычать и скрестись лапами в дверь. Тогда Марина нагнулась и посмотрела в замочную скважину. За столом сидели Николай Васильевич и майор Панфилов.

«Странно, — подумала Марина, — что же это они меня не пускают».

Она прислушалась к разговору за дверью и вдруг побледнела: собеседники говорили по-немецки!

— Дик, Дик, да что же это такое? — прошептала Марина в ужасе, опускаясь на пол…

— Я зашёл к вам проститься, Николай Васильевич, — сказал, входя, майор Панфилов.

— Уезжаете?

— Да. Сегодня вечером. Разрешите мне закурить? Я купался, понимаете, и оставил на пляже портсигар.

— Пожалуйста.

Полковник протянул коробку с табаком и принялся набивать свою трубку.

— У вас великолепная трубка, — сказал майор, глядя на собачью голову.

— Да. Дорога как память.

Майор продолжал пристально рассматривать трубку. У собаки загорелись глаза.

— Великолепная трубка, — повторил майор. — И я очень рад, что вижу именно у вас эту трубку, — с улыбкой продолжал он. — Я уверен, что вы мне поможете как можно скорее выбраться отсюда.

— Куда?

— Домой.

— Ах, домой. А разве это так сложно? Сядьте вечером в поезд, в мягкий вагон…

— Будет вам притворяться, полковник, — вдруг сказал майор по-немецки. — Вы прекрасно играете свою роль, но я-то ведь знаю, кто вы. Вы такой же советский полковник, как я советский майор. Вам повезло, вы сумели высоко забраться. И у вас такой добропорядочный, с советской точки зрения, вид. Этот честный взгляд, усы, как у старого воина. Вы молодец, честное слово, молодец. Я знаю, в каком отделе вы у них работаете, и, честное слово, я даже сомневался в вас некоторое время. Но эта трубка… она не оставляет никаких сомнений. Эта трубка может принадлежать только одному человеку. — он встал. — Итак, — сказал он повелительным тоном, — не позже, чем завтра, вы организуете всё для моего отбытия. Я больше не могу здесь оставаться. Катер будет крейсировать неподалёку от берегов.