— Красивая, — сделал в конце вечера заключение Григорий, — на Галку похожа...
И тут же спохватился, что хватил лишку! Галка — светлая, даже беленькая, с косичками-рожками, угловатая, быстрая. А эта смуглая, косы короной вокруг головы уложены, молодая, лет двадцати от силы, а в движениях какая-то женская степенность.
— Ну, как? Понравилась? На уровне медсестричка? — с обычной грубоватостью спросил Лешка, когда они вышли из клуба.
Григорий поморщился.
— У нее что, имени, что ли, нету?
— Почему нет? Есть! Наташкой родители назвали, — остановился Лешка. — А ты, парень, случаем — не того?..
Корсаков ничего не ответил.
«Горько! Горько!»
Мерно пофыркивая, полуторка упрямо накручивает на скаты черную, с матовым отливом ленту дороги. На посвежевшей после ночной прохлады листве играют солнечные блики. Прямо к дороге подступают ярко-красные маки. С пронзительными криками опустилась на одинокое дерево стая скворцов. Видно, не удался очередной разбойничий налет на сад или посевы, и полные возмущения птицы стараются разобраться — кто же виноват в этом? Но разве разберешься в таком шуме, когда все кричат и никто не хочет слушать... Напуганные шумом приближающейся автомашины, птицы словно по команде взлетели, не прекращая и в воздухе начавшейся перебранки.
Важно провела выводок через дорогу фазаниха-мать. На проводах нотными значками расселись беззаботные стрижи и весело распевают ими же сочиненные мелодии. И над всем этим небо — голубое, бездонное... Хотелось выйти из машины, разлечься на траве, подложив руки под голову, и лежать, ни о чем не думая.
Нет, лежать и не думать у Григория не получалось. Стоило ему только остаться наедине с этой располагающей к полной откровенности синевой, как в уши вползал знакомый с детства внутренний голос: «А Вселенная конца не имеет». Впервые он услышал это во втором классе. Долго мучил расспросами отца: «Почему мир бесконечен? Все имеет свои границы — дом и улица, жизнь и земля. Но ведь где-то должен быть конец Вселенной?»
Позже, на уроках астрономии, мучил преподавателя все теми же вопросами. Внимательно выслушивал объяснения, соглашался, а потом все же заявлял: «Не могу представить себе, что Вселенная бесконечна. Не могу — и все!»
— Не можешь — и не надо! Я тоже не могу себе представить, как можно вот так лежать да глазеть в небо?
Григорий недовольно поморщился: это уже не школа, не урок астрономии, это здесь, в поле, у дороги... И вместо учителя — экспедитор сельпо Лева Гойхман.
— Ну что ты в этом небе путного находишь? — продолжал тот, когда машина тронулась. — По мне хоть тучи, хоть солнце, абы на базе нас с тобой отоварили по всем накладным. И Леве дома спасибо сказали, а не по шее дали... Зачем мне по шее?!
Григорий невольно улыбнулся, бросил взгляд на сидящего рядом толстяка.
— А что? Я правду говорю, — продолжал Лева. — Зачем мне по шее? Знаешь, как это неприятно? Когда я был маленьким, я совсем не знал, что такое «по шее». Вырос — теперь знаю, что это такое! Так, скажи, зачем мне гадать по небу, если я сам знаю, что меня ожидает?
Но больше, пожалуй, Григорий любил ночные поездки. Движение на шоссе маленькое, можно выжимать из машины все, на что она способна. Деревья по обочинам стоят черные, загадочные, молчаливые, будто не они шептали утром Григорию ласковые слова напутствия.
Вдруг из кустарника пулей метнется на дорогу чем-то вспугнутый заяц. На секунду замрет, пострижет ушами и ринется в свете фар вперед, словно преследуемый по пятам воющей стаей гончих. Говорят, что если вот так гнаться за косым на машине, он, выбившись из сил, вытянется на асфальте, закрыв глаза от страха и усталости, — тут и бери его голыми руками.
Против такой охоты восставало все существо Григория. И когда он замечал на высвеченной фарами дороге стремглав несущийся пушистый комочек, останавливал машину, выключал свет: охота тоже должна быть честной.
...Только вернулся из поездки, а Лева уже несет новый путевой лист и смотрит умоляющими глазами. Ждет, что скажет Григорий. А у того еле-еле удерживаются на языке слова, к которым, вообще-то, он прибегал довольно редко. Куда ехать? Как ехать, если глаза слипаются от усталости, не сгибаются пальцы, много часов подряд сжимавшие «баранку»? Настойчиво требует отдыха раненая нога. Но ехать нужно. Разве можно отказать вот этому умоляющему взгляду, когда к тому же он, как ребенок, лепечет: «Крупы обещали подкинуть... Не вывезем — пропадет...» Или: «Насчет ситцу я договорился... Завтра поздно будет...»