— Ну, чего же ты стоишь? У тебя что, чемодан не тряпками, а лишним временем набит, что ли?
— Почему лишним? — не понял Григорий. — Было лишнее, но давно. Сейчас, наоборот, не хватает. Скажите, что делать? Я заполню листки-бумажки...
— Вы послушайте, что он говорит! — в притворном ужасе схватился за голову начальник. Но в палатке, кроме него и Григория, никого не было, и он снова обрушился на посетителя.
— Листки-бумажки! Нам город, крупнейший в стране комбинат строить нужно, а не бумажками заниматься! Давай сюда чемодан, а сам иди принимай машину! Я сейчас позвоню.
Григорий весело улыбнулся и, по-военному отдав честь, вышел из палатки.
— Стой! — послышался нарочито грозный окрик. — А куда идти, знаешь?
— На базу механизации.
— Где она находится, тоже разумеешь?
— Язык до Киева доведет...
— Нет, так далеко не ходи, нам самим деловые ребята нужны. Садись в коляску, я тебя на своем транспорте подброшу...
«Совсем не похож на кадровика, — бросая снизу улыбчивые взгляды на сидящего за рулем начальника, подумал Григорий. — В любом кино, в любой книге, раз в кадрах работает — значит, сухарь-сухарем. А тут на́ вот тебе, вся душа нараспашку. Если другое начальство такое же — жить можно!»
Приемка машины, новенького самосвала, заняла считанные минуты. Но выехал он из гаража лишь в полдень.
— Ты, как кошка котенка, вылизываешь его, — бросил диспетчер, принесший путевку.
— Лучше машину здесь полижу, чем на дороге пыль лизать, — невозмутимо ответил Корсаков.
— Так-то оно так, да машин не хватает. Сколько экскаваторов из-за этого простаивает! Может, поедешь, а остальное вечерком доделаешь? — просяще проговорил диспетчер.
Недовольно крякнув, Григорий стал собирать разложенный на брезенте инструмент.
Вечером на посеревшем от пыли самосвале он подъехал к отделу кадров.
— Ну так-то вот, — одобрительно заговорил начальник, окинув взглядом и шофера, и машину. — А ты бумажками хотел заниматься! Получай их вместе с чемоданом и отправляйся отдыхать. С квартирой устроился?
— А как же! — улыбнулся Григорий и похлопал рукой по ветровому стеклу. — Комната с венецианским окном, только вроде немного маловата для меня.
— Это не квартира маловата, — подмигнул собеседник, — а ты для нее велик. Ну да ничего, не огорчайся, зато мебели мало понадобится. Ты, кстати, давай-ка чемодан обратно, а то и так комнату заставил, боюсь, места для него не найдешь.
— Что верно, то верно, — поддакнул Григорий. — Только еще цветов на окнах не хватает.
— Вот и цветы тебе! Теперь все в полном ажуре, — протянул начальник сорванный тут же у палатки ярко-красный мак.
Григорий принял цветок, задорно подмигнул и хлопнул дверцей кабины.
Маленькая фигурка, в полувоенном, цвета хаки костюме, осталась одна у палатки. Темные, в сеточке морщин глаза долго наблюдали за возней новичка у машины, почти прислонившейся бортом к развесистому карагачу...
В горах все не так, как на равнине. Там солнце встает вместе с петухами, само как следует встряхнется от сна и только после этого стучится в окна домов. Здесь же в радиатор уже воды не раз дольешь, и только тогда, запоздалым гостем, солнышко выползет из-за гор. Может быть, вся беда в том, что петухов тут нет, будить его некому?
Там день как день — жарко в меру, да и ночью в саду спишь под одной простыней и то́ накрываешься ею больше от комаров, чем от холода. Здесь же днем так жарко, что того и гляди зашипишь, как яичница на раскаленной сковородке. А ночью все, что есть теплого, надень на себя, навали грудой сверху — все равно к утру кожа в драчевый напильник превратится. Куда там гусиная! Ни в какое сравнение не идет!
Тепло в кабине, если стекла поднять. Одна беда — ноги тогда девать некуда, приходится сгибаться в три погибели.
— Избаловался ты, товарищ Корсаков, — как-то сделал Григорий сам себе замечание. — А помнишь Сосновку? Помнишь маленький железнодорожный зал, где не только ноги некуда было поставить, но даже пальца не просунешь?
Григорий тогда расположился на спинках скамеек, стоящих друг от друга сантиметрах в сорока. Утром он сам недоуменно крутил головой, глядя на свое ложе: как он мог спать здесь? Нынешняя его «спальня» по сравнению с той выглядела просто царской.
Утром, с трудом выбравшись из кабины, долго и старательно приседал, зная, что без этого не сделает и шагу. Бросал взгляд на горы, подпирающие небо. Будто тоже замерзшие за ночь облака жались к горам, подставляя еще невидимому с земли солнцу свои иззябшие бока. И, согреваясь, наливались розоватым светом.