— Был еще один, да удрал. Далеко ему не уйти. Догоняйте, ребята!
Егор и Степан выскочили из избы. Хлестая лошадь, охваченные азартом погони, они неслись по дороге в сторону своей деревни — Заборы. В передок саней стучали ледяшки из-под лошадиных копыт.
Что он думал? Куда он бежал? Зачем? Может быть, он надеялся укрыться у кого-нибудь из деревенских знакомых, может быть, бежал домой? Или просто он бежал от преследователей и ему безразлично было, куда бежать, он не имел возможности выбирать? Или он на что-то надеялся? О чем он думал?
Они увидели его, когда он подходил уже к деревне. Они увидели его издалека. Он торопливо шел по утрамбованному дорожному накату, чуть прихрамывая, наклонившись, как очень спешащий человек.
— Ага-а! — алчно, с хрипотцой в голосе сказал Егор, привстал на колени и рванул вожжи. Лошадь понеслась галопом.
А тот оглянулся, увидел их и побежал. Он бежал изо всех сил, как будто старался успеть добежать до прогона, до изгороди, оглядывался и, когда увидел, что нагоняют, свернул с дороги и, почти по пояс проваливаясь в снег, суетясь, падая, загребая руками, побежал к ближнему, окраинному гумну.
Егор швырнул Степану на руки вожжи, пригнулся, приготовился и прямо с катящихся саней сильно и далеко прыгнул в снег, на след, и побежал по нему, подняв винтовку, высоко и резко подпрыгивая, так что мелькали голенища валенок. Но все-таки тот успел вскочить в гумно.
Егор вбежал следом. Налево был рей, темное, без единого окошка помещение, в котором сушат зерно, направо — поветь. Дверь в рей была открыта, и Егор бросился туда, но у порога лежал слой нетоптаного снега. Гулко дыша, Егор огляделся, шагнул к повети. Но чутье будто подсказало ему, и он выглянул за калитку на противоположную сторону гумна.
Тот стоял, притаившись, за косяком двери, плотно прижавшись спиной к стене, касаясь ее щекой.
Егор глянул и… отшатнулся.
Несколько секунд они растерянно, удивленно смотрели друг на друга. Это было так неожиданно, что в первое мгновение оба будто остолбенели.
— Брательник?.. — первым воскликнул Давыд. Это был он. И что-то похожее на смущенную растерянную улыбку дрогнуло у него на губах. Они молча и быстро, как будто все еще не веря в происшедшее, осмотрели друг друга.
Давыд был в потрепанном стареньком полупальтишке — «пиджаке», на ногах тоже потрепанные ватные сапоги — стеганки и клееные розовые калоши.
— Ну… Вот как… — промолвил Егор растерянно. — Ты?..
— Я.
— Ха… А я думал, кто там… А значит… Ты?
— Да.
— Вот как… — еще раз повторил Егор.
— Пойдем, — сказал Егор, показав стволом винтовки в сторону калитки.
— Да, да, — порывисто ответил Давыд, будто наконец вспомнив, что ему надо делать. Они рядом вошли в гумно, но на выходе Егор пропустил Давыда чуть вперед себя. Давыд торопливо полез по снегу к саням. Но, не доходя до них, замедлил шаг, прищурился, глядя на Степана.
— Давыдка! — воскликнул Степан. Он оставил винтовку на санях и бросился к Давыду, радостно обнял, всхлипнул. — Ты? Браток! Давыдка! Ты или не ты? Не может быть!
— Может быть, — сказал Давыд.
— Ты? Братишка?
— Поймали… — сказал Давыд.
— Как же ты?.. Каким путем? Столько лет не виделись?
— Куда теперь? — спросил Давыд Егора, садясь в сани.
Егор ничего не ответил, стеганул лошадь и въехал в деревню. Там он, все так же молча, остановил лошадь у своей избы, не оглядываясь, поднялся по скрипучему от мороза крыльцу.
— Как же так… вот так раз! — повторял Степан, поднимаясь следом за Давыдом.
— Давненько я тут не был, — сказал Давыд, входя в избу.
Старый Демид не промолвил ни слова, увидев Давыда, только привстал с лавки, но не выпрямился, удержался за нее руками и снова сел. А Капа ойкнула и, помолчав, заплакала.
— Вот кого встретили! — неестественно весело сказал Степан.
— Здравствуйте, — поздоровался Давыд.
— Здрасьте, — ответила Капа, и Демид кивнул.
— Вот кого черти принесли! — сказал Давыд. — Кого не ожидали, поймали. Воды бы, — поморщившись, попросил он.
Капа быстро принесла ведро с постукивающими о жесть плавающими в воде колотыми ледяшками. Давыд сунул в воду руки, подержав и затем растерев их, стал стягивать с ног обувку.
— Поморозился? — спросил Демид.
— Померз.
Все смотрели, как Давыд стягивает стеганки, постанывая и прикрывая глаза.
— Дай я, — предложила Капа.
— Сам.
— Домой? Решил вернуться, значит? — спросил у Давыда Демид. Он еще ничего не знал о происшедшем.
— Нет.
— Как?
— Сбежал.
— Откуда?
— Из плена.
— Откуда? — переспросил Демид. Он или не понял, или не расслышал ответ.
— Из Новоржева, из лагеря. Погулял недельку. А вы? — не разгибаясь, не глядя на братьев, но обращаясь к ним, кивнул в сторону приставленных к печи винтовок. — Вы, значит, теперь это?.. Ловите?
Ему не ответили.
— Заставили? — вновь спросил Давыд.
Степан взглянул на Егора.
— Никто нас не заставлял, самим захотелось, — раздраженно и заносчиво ответил Егор.
— Просто так, сами? — спросил Давыд. Но братья молчали. — Быстро вы…
— Подай ему мои валенки. На печи греются, — велел Демид Капе. — Да собери мальцам чего-нибудь поесть.
Капа залезла на печь, где спали ее ребятишки, достала валенки, засуетилась возле стола.
— Куда же вы меня теперь? — спросил Давыд братьев, наблюдая, как Капа собирает на стол и в то же время беспокойно посматривая то на Егора, то на Степана.
— Иди куда хочешь. Задерживать не будем, — ответил Егор.
— Отпускаете, значит? Ну, спасибо.
— Куда он пойдет? В такой мороз! — сказал Степан. — Пусть здесь остается.
— Тебя кто-нибудь из знакомых видел? — спросил Егор у Давыда.
— Нет. Я только вчера сюда прибрел, да вот с ребятами встретился… Никто не признал.
— А вдруг искать начнут, спросят, где он? — заметила Капа.
— Скажем, не догнали, в лес убежал, — сказал Степан.
— Если дознаются?
— Не узнают. У нас искать не будут — не догадаются.
— Могут у вас спросить, почему не вернулись, не доложили?
— Если бы обо всем спрашивали… Не спросят…
— Ну, спасибо вам, братаны. Намерзся я, наголодался. Как жив, не знаю. Я вас не подведу — потеплее будет, уйду отсюда, вас не затрудню. А доброту вашу… пока жив буду… — прочувственно, срывающимся голосом сказал Давыд.
Он пообедал, быстро и жадно съел все, что ему Капа подала. Хватал и проглатывал, кажется, не разжевывая, и все отвернулись почему-то — всем было стыдно смотреть, как он ест.
— Коня уберу, — ни к кому не обращаясь, сказал Демид и ушел из избы.
— Вас сколько, четверо было? — спросил у Давыда Егор.
— Да, — помедлив, ответил Давыд. — Поймали?
— Поймают.
— Куда их теперь?
— В Новоржев. А там — известно куда, откуда ты бежишь. Больных — тех, конечно… тех не возят. Попадись ты не нам, а Обуху…
— И Обух вместе с вами?
— Да.
— Точнее, вы с Обухом… Хорошая компашка. Что Обух в полицаях — понятно, — помолчав, продолжил Давыд. — Обуха раскулачивали, на Урал выселили. А Барканы всегда бедняками жили. Им вроде бы с Обухами не по пути. Еще сам дед Никифор к Обуховым внаем ходил.
— Хватит, надо мной накомандовались граждане-начальники. Я лес валил — на начальничков работал, на сплавах целыми днями мокрый стоял. А теперь я им отплачу.
— Кому? И я лес валил и в шахтах вкалывал. Думаешь, у меня жизнь легко шла? Где я только не был — и в пустыне, и в тайге! Вон, погляди, в коже и сейчас еще уголек сидит. Думаешь, у меня все сладко было? Так чего же ты таких, как я, ловишь?
— Кого? — несколько растерялся Егор.
— Да таких вот, как я. И к немцам их в Новоржев возишь. Это во-первых. А во-вторых… может быть, они правы были, тебя и стоило наказывать. Ты сам заслужил.
— Кто, я?
— Конечно. За что им было тебя по головке гладить! Ты человека убил. Государство тебя и наказало.