— За этим и звал?
— За этим. Время зря пропадает, трава перестаивает.
— На кого косить? Да и охота ли? — заговорили бабы.
— Распоряжение какое-нибудь было?
— Никакого распоряжения. Пойдем и будем косить. Опять все вместе. Вместе же ведь!
Примерно через час они вышли в Оськин ручей, на заливные луга.
— Что ты рвешься-то, председатель ты, что ли? Что тебе, больше всех надо? — по дороге на луг сказал Василий Ивану. — Сидел бы да помалкивал, опять на грех лезешь. Заинтересуются, кто первый начинал, опять Ребров! Никто тебя не просил, не поручал никто.
— Ну так и что? Ждать?
— Орешь ты много, вот поэтому и ломаный.
— А я там всякой… не терплю.
— Дурак ты.
— А ты чего же идешь?
Василий на это ничего не ответил, посопел только, отвернулся.
В этот день на лугах было шумно. Все работали с какой-то неистовой самоотверженностью, будто соревнуясь между собой.
Иван понимал, что народ, конечно, соскучал по работе, но главное, потому, что в эту работу вкладывался еще смысл борьбы, вот, мол, не поддадимся.
Иван старался не отстать от других. Но, кособокий, хромой, был он не так ловок, как другие, а отставать не хотел. Мокрый, со слипшимися волосенками, задыхаясь и храпя, размахивал Иван косой со всего плеча, лишь бы не отстать. Пересыхало в горле, перехватывало дыхание, а Иван не сдавал. Вел он прокос странно откинувшись, порты съезжали с тощего брюха, но Ивану некогда было их поправлять. Когда останавливались, чтобы поточить косы, Иван хватал пучок сырой травы, наспех вытирал ею лицо, шею, на какое-то мгновение видел кусты, видел темные от пота спины других косцов, белое полотно косы, на которое налипли мусоринки. Иван одергивал рубаху, облепившую тело. «Эх, мать честная!»
На перекуре все легли в тень под ракитник. А Иван побежал к ручью и, как был в одежде, залез в воду. Синие стрекозы взлетели с осоки. Какая-то пичужка вспорхнула и, будто проваливаясь в воздухе, вилась над Иваном, кричала.
— Ничего, не трону, не бойся, — сказал ей Иван. — Вот немного шкилет размочу, чтобы не хрустел, а так все в порядке.
Вечером, вернувшись с работы, Иван не сел к столу, а лег на кровать в сенях. Там было попрохладнее.
— Попей молока хоть, — предложила Наталья.
— Не хочу.
— Гонишься за всеми, а где ж тебе…
— Не зуди.
«Есть ли бог али нет? — рассуждал Иван. — Если есть, так зачем меня так мучает? Зачем такое мученье? Помру, так прямо в рай, прямым путем. Поведут меня в белой рубахе… Закурить, что ли? До рая еще вроде далеко! Эх!»
Покурив, Иван поднялся, взял копейку и, ничего не сказав Наталье, пошел в Полозово.
Шел и матюгался. Клял все на свете. Но особенно Миньку Салина. Продажную шкуру. Потому как устал Иван и едва тащил ноги. А ведь вот надо, приходится идти. А дорога плохая, песчаная. Ноги вязли, не вытянуть. Ох господи! Посидишь, покуришь вот, так вроде бы и легче.
В Полозово Иван пришел, когда уже начинало смеркаться. Салин сидел у окна.
— Ага, явился! — сказал он, увидев Ивана. — Опоздал.
— Как опоздал? Солнце еще не зашло.
— Зашло!
— Да нет еще! Вон, край видно!
— Проверим, — сказал Салин, медленно поднялся и вышел на крыльцо. Он был чуть под хмельком. Ясно было, что он сразу же хотел уличить Ивана в обмане, позабавиться. Но нет, не вышло!
— Вон оно! — сказал Ребров, сунул руку в карман, но… там было пусто. Копейки не было, а на самом дне кармана была маленькая прорешка.
— Ядрена Феня! — воскликнул Иван и на всякий случай пошарил в другом кармане.
— Потерял, — сказал Иван.
— Что?
— А потерял.
— Ты и не брал! — усмехнулся Салин. — Баламутишь! В кошки-мышки решил играть, да? Ну что ж, давай поиграем! Давай!..
Избитого Ивана втолкнули в тот же амбар, где он сидел прежде. Иван грохнулся на деревянный настил, слышал, как снаружи гремели замком. Потом стихло.
— Ах ты раззява! — выругал Иван сам себя, ощупав бока. — Ну что ж ты, голова телячья! Так тебе!..
— Ты что так ругаешься, батя? — сказал вдруг кто-то из темноты.
Иван притих и спросил удивленно:
— А кто тут?
— Есть кое-кто.
Иван наклонился в угол, где сидел человек:
— Кто ты?
— Я? А вот давай руку, пощупай.
Иван протянул руку и нащупал стриженую голову.
— Солдат?
— Солдат, так точно.
— Как же ты, браток?
— А вот так. Все из-за этого… что ты щупал.
— Как так?
— А очень просто. Ты как угадал, что я солдат?
— Так ведь ты… Голова у тебя… стриженая.
— Вот так и они определили. Ранен я… в ногу. Лежал тут в одном месте. Немного подсохло, пошел. Хотел к своим добраться. Барахлишко кое-какое добыл, переоделся, уздечку взял и иду, будто лошадь разыскиваю. Ловко придумал, верно? Фига с маслом! Встретили, говорят, кепку сними. Вот и отпрыгал.