— Кажется, примерзли.
— Дери их.
— С кожей?!
— Дери!
Обеими руками упершись в землю, до хруста сжав зубы, Давыд откинулся на спину, со свистом всасывал в себя воздух:
— У-у-у!
— Не снять!
— Да дери ты!.. У-у-у!
Он пододвинул ноги к огню. Странно было видеть, но от ног тоже повалил пар.
— У-у-у!
— Снегом бы надо.
— А, все равно теперь!
Все-таки Филимонову удалось размотать портянки. Ноги были белые, как гипс. Он стал тереть их снегом. И снег, не тая, ссыпался с них, будто с поленьев.
— Три, три, — повторял Давыд. — Все равно теперь… Все…
— Отойдут.
— Руки бы остались. Руки мне еще пригодятся. Ох как пригодятся!
Отстранив Филимонова, он сам растирал ноги. Проверил, шевелятся ли пальцы. Вроде бы чуть шевельнулись.
— Живы…
Филимонов метался, не зная, чем помочь. Положил на огонь остатки хвороста.
— Сейчас еще принесу.
Выскочил из шалаша, лазил в темноте по кустарнику, отыскивая сушняк.
— Сейчас как следует раскочегарим, сейчас, — свалил сушняк в костер.
— Ну, денек выдался! Второй раз в гостях. — Давыд долгим взглядом посмотрел на Филимонова. И спросил с горькой болезненной усмешкой: — Братья-то мои, а?.. Слышал?
— Слышал.
— Кто бы мог подумать!.. И Степан туда же!.. Сукины сыны!
— Война нас многое заставила переоценить.
— Многое… Филимонов, я сейчас, конечно, хреновый помощник, но возьми ты меня к себе. Христом-богом прошу, возьми! Где надо, проверишь. Я не какая-нибудь шкура. А что в плену был, не по своей воле. Вот, клянусь! В жизни никогда никому не лгал и тебе не лгу!
А Филимонов сразу же вспомнил о своих ребятах. Сердце болезненно сжалось. Ведь не нашел их сегодня. Где они теперь! Живы ли? Есть ли отряд?
— Грейся.
— Спасибо тебе, — по-своему понял его Давыд. — А я уже два раза бежал, и все неудачно. Невезуч я в жизни, Филимонов.
— Да и я тоже… не очень-то.
— Но, однако, я на свою жистянку не жалуюсь. Хоть и не очень она была… Пожить хочется. Знаешь, примета такая есть, если человек хочет жить, значит — будет жить.
— Это верно.
— Еще как! Поживем! Еще побрыкаемся!.. А если что… У-у-у!
— Больно?
— Сил нет. У-у-у.
Он повалился на спину, крепко сжав кулаки, стучал ими по земле. Затем притих. Филимонов молчал, не решался его беспокоить. Осторожно выполз из шалаша, стал собирать хворост. А когда вернулся, Давыд спал. «Можно ли спать с мороза-то?» — обеспокоился Филимонов, однако будить не решился. Снял полушубок, затем — пиджак и пиджаком прикрыл Давыда. Но только прикоснулся, Давыд сразу же проснулся.
— А-а? Что?
— Прикройся, потеплее будет.
— А-а. Спасибо… О, мать родная!
Осторожно сел, аккуратно приподнял пиджак, посмотрел на ноги. Они опухли, и теперь на них едва ли натянул бы стеганки.
«А в чем же идти?» — подумал Филимонов. И, наверное, это же самое подумал Давыд, потому что он посмотрел на Филимонова и спросил:
— А?
— Н-да, — покачал головой Филимонов.
— Красиво!
«Что же делать? — обдумывал Филимонов. — Что-то надо делать. Так нельзя».
Давыд весь горел. Лицо его было влажным, под глазами проступили капельки пота.
«Надо идти в деревню. Ведь он совсем болен».
И тут же Филимонов вспомнил, как всего час-два назад чуть не наткнулся на постового. Совсем рядом был. Он и сейчас, вспомнив это, покачал головой, недоумевая, как это пронесло. Просто чудо! А такие чудеса дважды не повторяются. Час минешь — и век живешь!..
Сняв валенки, положил, их к огню: тоже надо было хоть немного обсушиться. За всем случившимся он как-то и позабыл о себе.
А Давыд то засыпал, как бы проваливаясь в этот сон, то начинал метаться, что-то тихо и быстро шепча. Пригнувшись, Филимонов разобрал:
— Пошла, пошла! Братцы, сюда! Ко мне! Лава, лава пошла! Лава!
— Давыд, Давыд, — потормошил его Филимонов.
— А? — Давыд очнулся.
— Ты что? Приснилось что-нибудь?
— Не знаю… А что, я бредил?
— Говорил что-то.
— Ну да?.. Начинается…
Он дышал как после быстрого бега, открытым ртом. И чувствовалось, воздуха ему все равно не хватает.
— Худо? — спросил Филимонов.
Давыд долго молчал, как-то весь насторожась, будто приготовясь к чему-то. Затем сказал шепотом:
— Связал я тебя по рукам и ногам.
— Это почему же?
— Да так… Подарочек… Послушай-ка, Филимонов. Пока не поздно… Мотай отсюда.
— Как это? — не понял Филимонов. — Оставь меня.
— То есть как?
— Там, где я в последние дни находился, ребята с тифом лежали.