— Ну так и что?
— А то, что нас одна вошь ела.
«Вот оно что!» — наконец понял Филимонов.
— Ты это… брось! — рассердился Филимонов. — Чтоб я больше не слышал? Понял? Не мели! А если бы я такой лежал?
— Так ведь не ты!.. И куда я с такими ногами? Ты посмотри-ка.
— Ну и перестань! — завопил Филимонов. А сам лихорадочно думал: «Худо!.. Худо! В деревню надо идти. Одежонку достать, обувь. Без этого не обойтись. Может, где-то пристрою его… На мельницу — нельзя, в Замоицу нельзя. Везде немцы…»
— Вот что… Все же придется мне идти. А ты тут полежи, — поуспокоившись, поразмыслив, прикинув и так и этак, сказал он Давыду.
Давыд сразу же сел, бегло глянул на него и усмехнулся:
— Фарисей ты!.. Иди! Я же сам предложил тебе, иди. Только слова-то не подбирай, говори сразу.
— А ну, обувайся! — подскочив к нему, в ярости закричал Филимонов.
— Что?
— Обувайся давай! Понесу! Поволоку! На себе потащу, на горбушке! Обувайся!
— Перестань ты!.. Ха, — смутился Давыд. — Что ты, в самом деле.
— Нет, почему же, давай! — не мог успокоиться Филимонов.
— Ты прости меня, слышишь, — попросил Давыд. — Прости, Митя. Ослаб я, измотался. Из веры к людям выбился, не знаю, что плету.
— А не знаешь, так и не говори, что не знаешь!
— Прости!.. Дай руку!
— Да ладно уж… Идти мне надо, сам соображаешь.
— Фрицы там. Это все равно, что в волчью пасть.
— Без одежды не просидим.
— Не могу тебе обузой быть. Не хочу! По рукам и ногам свяжу.
— Надо идти.
И как только Филимонов решил, он сразу вроде бы позабыл об опасности — она как-то сместилась, потеряла значение. Теперь его заботой было побольше наломать для Давыда хвороста, чтоб не погас костер в его отсутствие.
Он свалил хворост в большую кучу у лаза в шалаш, так, чтобы Давыд мог свободно достать его.
— Ну, грейся. Я постараюсь недолго.
— Спасибо… У тебя есть бечевка?
— Зачем тебе?
— Чуни завяжу. Оставь… Хотя бы примерно в какую сторону самая ближняя деревня?
— Да вот здесь. Кипрово. Но там вроде бы сейчас тоже немцы.
— Погоди. Присядь.
— Некогда. Скоро светать начнет.
— Ничего, присядь. Говорят, это хорошо на дорожку.
— Потом посидим. Побежал.
— Ну, прощай.
Филимонов выбрался из шалаша, прикрыл лаз еловым лапником. Отойдя немного, остановился, чтобы получше запомнить местность и не плутать на обратном пути. Поудобнее пристроил винтовку за плечом, поправил шапку.
«Куда идти? — прикидывал, раздумывая. — Сейчас, пожалуй, все едино. Пойду домой. Если повезет, заодно своих проведаю».
Как ни торопился, как ни старался Филимонов, но к своей деревне он вышел на рассвете.
Погода к этому времени изменилась, подул ветер, заволновались, зашушукались ели, повалил снег. «Это не худо, — подумал Филимонов. — След заметет».
Вокруг их деревни леса большого не было, в основном кустарник, по сырым низинам он вплотную подступал к огородам, упирался в изгороди. Они здесь были сделаны из хвороста, высокие, плотные, может быть поэтому их называли по-древнему — «тыны».
С Тоськой у Филимонова было условлено так: если никого нет в деревне — на чердаке оконце не занавешено. В хорошую погоду это легко можно было различить издали, еще из-за ручья.
Напротив огорода Филимоновых по ольшанику рос можжевельник. Сейчас он стоял пригорбившись, попридавленный снегом. Перебегая от куста к кусту, Филимонов прокрался к самому тыну, выглянул из-за него.
Оконце на чердаке было открыто. На всякий случай немного выждав и прислушавшись, раздвинул хворост, пролез в огород и, пригибаясь, пошел вдоль тына: не стоило лишний раз попадаться на глаза соседям! За двором, откуда подходил Филимонов к избе, трепыхалась на веревке какая-то обледеневшая тряпка, прислоненные к стене хлева, стояли Сережкины санки.
Он был уже неподалеку от крыльца. В избе стукнула дверь, открывшись в сени, проскрипели промерзшие половицы, звякнула щеколда, и на крыльцо вылез мужчина в белой нижней рубахе и зеленых галифе. Остановился, зябко поеживаясь, зевнул, глянул в сторону Филимонова и… обмер. Так он стоял несколько секунд, затем скорехонько пошарил-пошарил позади себя, толкнул дверь и ринулся в сени.
«Полицай!» Филимонов выстрелил, не целясь. И попал — слишком малым было расстояние. Полицай вскрикнул, переломившись в пояснице, стал заваливаться на спину, грабастая по косяку.
По всей деревне тотчас захлопали двери, грохнул выстрел, послышались суматошные голоса: «Партизаны, партизаны!» Забегали, затопали. Но пока суматошились там, пока разбирались, что к чему, Филимонов уже успел выскочить за тын, оттуда — в кусты. И сразу свернул вправо, подумав, что нельзя бежать старым следом, чтобы не вывести полицаев на Давыда. Он побежал в сторону деревни Забор.