— Ты чего? — удивленно спросил Иван.
— Слезай давай! Дрыхнешь тут!
На рукаве у мужика была белая повязка. Внизу, у дверей сарая, стояло еще три человека, и, глянув вниз, Иван сразу узнал Миньку Салина.
— Поспать не дадут, — осматривая присутствующих, как бы в шутку сказал Иван.
— Слезай.
— А что?
— Поразговаривай!
— Дай ему прикладом по шее, — сказал Минька.
— Слазь!
Иван упал на землю.
— Пошуруй там, может, в сено что спрятано, — приказал Минька, и конопатый стал ползать по сену, прощупывая его.
— Вроде нет… Не видно…
Салин ждал, заложив в карманы брюк руки. Он курил, покусывая цигарку.
— Давненько не виделись, — сказал он Ивану.
— Давно.
— А и встретились — не рады. Не забыл еще?
— Нет.
— Хорошую я тебе тогда памятку оставил. Живуч! А другой уже давно откинул бы копыта.
— Так я — Ребров!
— Ну как, ничего там нет? — спросил Салин конопатого.
— Ничего. — И спустился с сена.
— Так, а теперь мы с тобой побеседуем. Ты откуда пришел? Зачем?
— Как зачем? Домой! — искренне удивившись, сказал Иван.
— Тебя кто прислал?
— Куды?
— Не придуривай! Знаем мы тебя как облупленного, знаем. Может быть, ты думаешь, что если я давно тут не был, так и позабыл, как ты с Завьяловым ходил, нас раскулачивал? Все помню! Как ты, падла, по мочилу лазил, колеса искал.
— Какие?
— Забыл? От линейки, на железном ходу.
— Не помню.
— Я тебе напомню! Я вам все припомню! Мы еще поквитаемся. Последний глаз выколю. Взять его!
Ивана схватили, завернули руки за спину.
— Больно! Что делаешь! — крикнул Иван. Дюжие мужики были, да и старались очень. Один с четырьмя не справишься.
Когда Ивана вели на дорогу, к телеге, встретилась ему его младшенькая, Настя. Она играла с котенком. Увидев отца, резко выпрямилась, обрадовалась, встрепенулась и сделала шаг навстречу, собираясь подбежать, но тут же испугалась, остановилась, зрачки ее недоуменно расширились… А котенок прыг к ней и лапкой цап, цап за подол платья.
— Настька! — крикнул Иван и улыбнулся ей. И не знал, что бы такое еще сказать. — Киска-то вон, поиграй с ней.
На телегу сели впятером. Хлестнули лошадь. Телега, хрустнув, тяжело сдвинулась и покатила. Иван оглянулся. Настя стояла все на том же месте.
— Ты почему вместе с Афоней не пришел? — спросил у Ивана Минька, толкнув его в бок. — К тебе обращаюсь!
— Афоня сбежал.
— А ты все выслуживаешься? Скотина где?
— Сдал.
— В лесу где-нибудь прячешь! Врешь все!
— А вру, так проверь.
— Проверим. Сам все расскажешь. У нас заговоришь!
— У нас — не у Кондрашки за столом… Но! — засмеялся конопатый, подхлестывая лошадь.
— А я что, — сказал Иван. — Я простой человек. С меня и взятки гладки.
— Вот такие-то простые все тут и делали. И революцию, и колхозы, все. Вы, дурье…
Дорога была плохая, песчаник. Узкие колеса телеги врезались почти по бабку, лошадь была в мыле, косила на телегу красным кровавым яблоком глаза, с губ падала пена.
«Куда меня везут? В Новоржев, наверное. И с Наташкой не попрощался. Эх, мать честная, батька прав, надо было припрятаться», — думал Иван.
Когда подъезжали к Полозову и дорога запетляла мелким кустарником, вдруг из-за леса появился самолет. Это была немецкая «рама». Иван увидел на крыльях кресты. Самолет прошел низко над дорогой, Ивану показалось, что он видел летчика в кожаном шлеме. Пролетев, самолет развернулся, свалившись на крыло, грозно заурчал моторами и двинулся навстречу едущим по дороге. Он несся над дорогой, большой, черный. На телеге притихли, замерли. Конопатый опустил вожжи, а Минька и его соседи сползли поближе к краю телеги. Лица у всех были испуганно-напряженные. И когда самолет оказался рядом и даже вроде бы чуть клюнул и пошел несколько вниз, испуганная лошадь рванула в сторону, телега наклонилась, и почти в то же мгновение, когда темная тень чиркнула над головами, все, кроме Ивана, упали в кусты.
Самолет улетел. Они все еще сидели, боязливо посматривая в ту сторону, где он скрылся.
— Что же это вы своих боитесь? И советских боитесь, и своих?
— Закройся! А то сейчас закрою! — прикрикнул Минька, отряхивая колени, но ничего Ивану не сделал.
— Нет, все-таки интересно.
В Полозове Ивана заперли в амбар. Сусеки были пустыми, а возле одного из них лежала сваленная в кучу пакля. Иван сел на нее, прислонился спиной к доскам. Веревка больно врезалась в тело, отекали руки. Постепенно Иван привык к темноте и стал различать даже шляпки гвоздей, вбитых в доски. Гвозди были самодельные, большущие, шляпки — как пятаки. И под каждой из шляпок тоже самодельная квадратная шайба. Надежно сделан амбар.