Валерьян медленно выпил, долго сидел с сухой горбушкой у носа и снова заполз на кровать.
— Ищи… Раз делать нечего, ищи. Меня не тревожь.
— Нет, на этот раз от меня не вывернешься.
— Вывернусь, не от таких шустряков выворачивался. Что хочешь делай, не отдам. Жизнь вся пропала из-за шапки самородков. Не отдам, и всё! Катись отсель вместе с компанией!
— Ишшо не пропала, когда помрёшь, тогда пропадёт. Я десять кило сдал от артельщиков своих, теперь опять сделался молодым. Давай, Валерьян, выкладывай. Всё одно не отстану! Натешился игрушкой — и будя, меру знай. Твоё золото людям на пользу пойдёт. Добром вспомнят. Я ить к тебе с агромадной радостью явился, Валерьян. Не хошь, пока не говори.
— Что за радость? Что ещё отколол?
— Внучка у меня нашлась, вот она сидит.
— Не бреши, старый, за дурака принимаешь? Она же — эвенкийка.
— Помнишь, сказывал тебе, как меня, помороженного, отыскали на Джелтуле?
— Ну, помню.
— Вот тогда беда и стряслась. Бабка иё меня отходила. Писаная девка была, красавица. А вишь, как отблагодарил, не прощу себе этова. Молодой был, мозги набекрень.
Когда она меня везла на оленях в город, три ночевья было. Тогда и не стерпел. Шибко она ко мне привязалась после этова, назад ехать не хотела, с собой звала. Не прощу… Вот наделал делов.
— Повезло тебе… Жизнь прожил, дети есть, внуки, а у меня шаром покати, одна старость.
— Валерьян, расскажи хоть, как нашёл это проклятое золото, никогда не сказывал. Молодым интересно будет послухать.
Валерьян долго молчал, щурился, руки беспокойно шарились по одеялу, потом тихо обронил:
— Случайно… Попался на реке галечник кварца с прожилком золота. Тонюсенькая такая паутинка… С неё и началось. Начал вверх забирать, обследовать все притоки. Два года потратил, лазил всё в одиночку, карту составлял, пикетажку вёл, всё честь по чести. Ещё два голыша попались.
Забрёл я в ту осень в маленький ключик, а перед этим чуть не утоп, сбило на перекате речной водой, рюкзак унесло, в нём — пикетажки, карты всё, что за лето сделал. Хорошо, спички догадался в шапку положить.
Забрёл я в тот ключик на пути домой. Вода под камнями журчит на устье, кругом скалы и тёмные ельники. Один камень повис над тропой звериной, страх проходить. Как подсказал кто, что правильный путь держу…
— Рябиновый ключ?! — заорал Фомич и вскочил от стола. — По описанию похожий! Он, Рябиновый! Всё ж, я тебя расколол, старая калоша! Купил-таки…
— Не перебивай! — испуганно вскинулся на постели Валерьян. — Ошибся ты, не Рябиновый. Значит, так, зашел я в этот самый ручей и думаю: "Боле негде ему быть, здесь прячется!
Кайлушка и сапёрная лопатка у меня были за пояс заткнуты, поэтому не утопли на переправе. Весь распадок излазил, закопушками поизрыл, не могу нащупать.
Решил уже домой податься, да остановился перекусить брусникой в верховьях у маленького водопада. Там ручей ещё чистый, не завален курумом. Котелок армейский тоже сохранился, был к поясу привешен. Стал я его для чая с брусникой набирать и взглянул ненароком под водопадик.
Кварц забелел подо мхом! Достал кусок оттуда — и сразу удача! Вкрапления и малые нитки по нему бегут. Отвёл ручей по борту, сверху плотинку состроил, чтобы не мешала вода, и стал раздирать мох. Целую неделю ворочал и добился. Ну и жила открылась! Даже не поверил сначала.
Кварц сверху трухлявый, выветрелый. Полную шапку образцов набил кайлушкой, а не могу остановиться, тянет вглубь. Радовался, как дитя! Прыгал, орал, думал, с ума сойду. Открытие сделал. Эха-ха-а…
Яму завалил от дурного глаза, лишнее золото припрятал в корнях дерева, ить наворотил — не унести. Плотинку разбросал, воду пустил и попёр на прииск. Чуть не подох с голоду в дороге. Дальше знаешь, как обернулось.
— Рябиновы-ы-й! Он, по всем приметам, он! Кроме, как там, над тропой нигде нету висящей глыбы на устье. Я все ручьи до Охотского моря пролез. Рябиновый, — засуетился Фомич по комнате, — теперь и без тебя сыщу!
Старый хрен. Может, скажешь сам? Жалко ить задарма отдавать. Проболтался, эх ты… Иль не знаешь меня? Этова я и добивался. Неужто так озлиться можно на весь белый свет?
Валерьян потерянно оглядел комнату, сидящих людей, полки, забитые книгами, и резко сел на кровати.
— Кондрат! Вон там, за книжками, подай мне папку. — Фомич живо исполнил просьбу, вытащил дерматиновую папку с облезлой кнопочкой. — Да! Рябиновый. Всё равно бы сказал, перед смертью. Надоело прятать в себе. Измучился. А зачем говорю, сам не знаю. Рудник моим именем не назовут. Чёрт с вами! Забирайте, с собой не унесёшь.
Вот в этой папке моё завещание, описание месторождения и подробная карта. Составил по памяти, если что не так, геологи разберутся. Берите!
— Правильно, Валерьян Викторович! Премию ишшо отхватишь на старость за жилку эту, с оркестром похоронят.
— Не надо мне оркестра! Трудов своих жалко. Волки и те стаями живут, а я — всё один, как перст. Сам себя проклял не раз, что откопал заботу.
— Я до смерти жить к тебе переберусь. Иль ты ко мне иди, что мы порознь будем куковать? Есть с кем поговорить. Один захворает — другой поможет. Дом престарелых копачей сорганизуем?
— А что, Кондрат, хорошая идея! Мне такое в голову не приходило.
— Она у тебя дерьмом была забита, голова. Тайной дурной и обидой на весь свет. Ведь, легче теперь стало? А?
— Легче. Да горше, как близкого человека враз потерял…
— По себе знаю, дуролом! Раньше надо было от золотья избавиться, не жил бы оборотнем, лихоманка тебя забери. Едрёна-корень! Удружил-таки. Говорил тебе, Сёмка, расскажет он правду! Чуял, что скажет. Спасибо на этом тебе, Валерьян Викторович, низкий поклон тебе кладу, и не я один. Доброе дело ты сотворил…
Наутро Влас, всё же, выругал Ковалёва за разведку без спроса. Но отругал скорее по привычке, беззлобно. Лежал на столе перед ним листочек с результатами опробования новых шурфов, и он уже думал, как отработать свежую россыпь.
— Упредил ты меня, в начале сезона думка у меня была перевести тебя в горные мастера. Показался ты мне чересчур либеральным. Ведь, руководить старателями трудно. Но… Победителей не судят. Давай думать, как брать россыпь. Если твой геохимик не ошибся, изюмину откопали.
— Фомич ещё одну изюмину нашел. Вы слышали про горного инженера, которого посадили в войну за самородок коренного золота?
— Не только слышал, но и сам говорил с ним неоднократно, да попусту.
— Указал он место, я вчера у него был с Кондратом.
Влас встал и прикрыл двери кабинета.
— Где?! Неужто правда!
— Рябиновый ключ.
— Та-а-ак… Нужно новый участок создавать.
— Так оно жильное, брать будет нелегко.
— А когда мы золото брали легко? Если бы оно легко давалось, я бы не работал на нём. Чем трудней — тем интересней! Если правду говоришь, развернём шахту, свою обогатительную установку построим. Вот там у нас будет настоящая работа. А сейчас — игрушки. Скучно.
Я предлагал руководству комбината все артели объединить в одну или две. В каждой артельке своё начальство, снабженцы, бухгалтерия. Лишние кадры, одним словом. Если укрупнить — какой масштаб!
Можно построить хорошую базу, гаражи, своя автобаза для зимников будет, не придётся ходить с протянутой рукой: "Дядя, дай автомашину". Выгодно было бы государству объединение… Вот что, Семён Иванович!
Будем брать земельный отвод на Рябиновом ключе, пока не схватилась другая артель или госдобыча. Разведка там по реке была, есть россыпи с дражными запасами, думаю, нам разрешат.
Драгу туда не затянешь, мыть будем землесосами и пощупаем коренное. А я начну доставать шахтное оборудование: перфораторы, погрузмашины, компрессоры, вагонетки, рельсы. Нам бы только застолбить этот район.
— Узнают и отнимут участок.
— Просто так не отдам! К министру полечу, а своего добьюсь. Докажу расчётами, цифры — вещь безотказная!
Если комбинату браться — надо там строить поселок, школу, ясли, детсад, клуб, магазины. Прикинь, во что это обойдётся. Добытого золота не хватит окупить.