Потом, уже в восемнадцатом веке, на Фату-Хиву зачастили английские и американские китобои. Они никого не убивали, но, угрожая громом пушек, требовали свиней, фруктов и женщин.
Взяв дань, китобои уходили, а на острове вспыхивали эпидемии. Ни один визит европейцев не приносил островитянам ничего, кроме жертв. В конце концов фатухивцы поняли, что с белыми чужестранцами им лучше не связываться. Покинув легкодоступные прибрежные районы, они переселились в высокогорные каменные крепости и никого туда не допускали. Завладеть их бастионами, которые были построены по всем правилам оборонительного искусства, европейцы не могли очень долго. Французы пытались было укрепиться на побережье, но всякий раз, когда их гарнизон высаживался, на остров, среди солдат скоро поднималась паника.
Неуловимые фатухивцы, казалось, сидели за каждым кустом. Стоило солдату зазеваться, и он тотчас попадал в руки островитян. На второй-третий день после высадки французов на остров в расположении их лагеря откуда-то появлялось длинное деревянное блюдо, на котором лежал один из накануне исчезнувших. Зажаренный, с пучком зелени во рту.
Это был удивительный народ. Светлокожие, как мало кто в Полинезии, статные, с правильными чертами лица, фатухивцы походили внешне на арийцев Южной Африки — зулусов. Если бы собрать на конкурс красоты по одному представителю от всех народов Океании, то фатухивец, как утверждают знатоки, несомненно, занял бы первое место.
Во всей Полинезии только фатухивцы признавали женщину равноправным членом общества. Вернее сказать, у них существовал логически обоснованный культ женщины. Она дарует жизнь, и потому является посланцем богов на земле — ей нужно поклоняться. В ней все самое прекрасное — поэтому ее нужно ценить. Она слабее мужчины, но если воин идет на войну, дома его заменяет жена — поэтому к ней нужно относиться с почтением. Если муж недостаточно ласково или без должного уважения обращался с женой, его поведение обсуждали старейшины племени. А если жена изменяла мужу, то в этом не видели ничего особенного. Женщине нужно разнообразие.
При желании каждая женщина могла одновременно иметь несколько мужей. Если она, конечно, умела нравиться мужчинам. Этому трудному искусству фатухивцы обучали девушек с детства. Девушка, сумевшая завлечь и женить на себе несколько парней, становилась одной из самых уважаемых женщин племени.
Среди маркизанцев и вообще народов Океании, пожалуй, только фатухивцы знали, что такое поцелуй. Поэтому они не обезображивали своих губ, как это часто встречалось у других полинезийцев, и не носили традиционных украшений в носу. Женщины питали пристрастие к бусам и всевозможным браслетам, а мужчины украшали себя татуировкой. Почти все воины ходили бритоголовыми. Этим они показывали, что помнят своих врагов и поклялись уничтожать их. У некоторых на макушке торчала туго заплетенная косичка — отличительный знак воина, совершившего кровную месть.
Они были отважные воины и великолепные мореходы, чьи катамараны делали набеги на самые дальние острова Полинезии. Строили грандиозные сооружения из камня и славились умением высекать в скалах величественные скульптуры. Занимались земледелием, морскими промыслами, любили песни, пляски и в общем были незлобивы. Но все это не мешало им слыть страшными каннибалами. Именно слыть.
Как известно, каннибализм существовал на многих островах Полинезии. Но это не значит, что туземцы действительно питались человечиной. Людоедства, которое носило бы характер повседневного явления, там не было. Если полинезийцы людоеды, тогда с таким же основанием можно назвать каннибалами и высокоцивилизованных японцев, чьи наиболее фанатичные самураи считали за доблесть не только сразить врага, но и тут же, на поле боя, закусить его еще дымящейся печенью.
Свои «самураи» были и в Полинезии, не все воины, а лишь особая каста военачальников, давших обет никогда не расставаться с оружием и выдержавших испытания на бесстрашие. На Маркизских островах их так и называли — бесстрашные. Вот у этой касты один из воинских ритуалов и был каннибальским.
Но когда полинезийцы поняли, что европейцы считают их всех людоедами, эту репутацию — такую, казалось бы, незавидную — они всячески стали поддерживать. Беззащитным островитянам она служила своего рода оружием. Они не могли устоять против европейских пушек и мушкетов, но за них отлично сражалась устрашающая слава каннибалов.
«Нет сомнения в том, — писал Миклухо-Маклай, — что спасению папуасов от полного истребления в значительной мере способствовала выдумка европейцев о якобы населяющих Новую Гвинею страшных людоедах. Я не отрицаю, некоторые каннибальские обряды, как и во многих других местах Океании, там действительно существуют. Но европейцы приняли редкие случаи за ужасные бытовые оргии и тем самым сами себе создали устрашение, которым папуасы весьма искусно воспользовались. Да, представьте себе, у них хватило сообразительности не развеивать ужасные мифы, а сочинять о себе еще более неприглядные небылицы, от которых у легковерных европейцев холодела кровь».