Между тем, зыркая то на мальчика, то на краснобородого капитана, Тукопана все более заметно начинал волноваться. Определенно, он был в замешательстве. Действительно, глаза у обоих совершенно одинаковые, ярко-голубые и как будто в лучистых росинках… «Х-хе, ерунда! Вот у того пленника глаза тоже голубые… Нет, вроде не очень, чуть сероватые…»
Наверное, любвеобильный Тукопана охотно взял бы в сыновья и Дэвиса, но… Положим, на его оплошность соплеменники посмотрели бы сквозь пальцы. Ну, поспешил немножко Тукопана, не расспросил всего вовремя. Не велика беда, ритуал усыновления еще не закончен, так что исправить ошибку не поздно. Но разве бесстрашные согласятся лишить себя такой добычи? Да они растерзают Тукопану, если из-за него придется отпустить на волю всех пленников… А если эти двое все-таки братья? Обрушится тогда на Тукопану гнев величайшего из великих богов, пресветлого властителя Земли и Неба, могущественного и непобедимого Тики. Позволил сына убить, дитя свое… Подлый, гадкий, презренный Тукопана!.. «Нет-нет, не может этого быть. Краснобородый все врет, он лжец, трусливый белый француз! Корчит из себя бесстрашного воина и треплет языком, чтобы обманом спасти свою шкуру… А вдруг?»
И вождь принял соломоново решение.
— Хорошо, — сказал он сердито. — Когда мой сын научится говорить, я спрошу его. До той поры ты будешь там, в клетке. Я тебя не видел, мои уши тебя не слышали.
По угрюмо ожидавшей толпе маркизанцев прокатился вздох облегчения. Мудрый Тукопана рассудил правильно. Пока его молодой сын научится говорить, времени пройдет немало, и все это время краснобородый ему будет никто. Он его не видел и не слышал, да, не видел и не слышал. Краснобородый — невольник племени, а все его воины — добыча. «Х-хе, добыча! Х-хе, добыча!»
И снова взрыв ликования:
— Тукопана таа-хи-туэ! Тукопана таа-хи-туэ! Тукопана великий, как океан!
В ту же минуту к Джону бросились четыре дюжих воина. Они подхватили его клетку и, гортанно что-то прокричав, вприпрыжку куда-то побежали.
Все произошло так быстро и для пиратов так внезапно, что они не сразу опомнились.
— Капитан! Капитан! Грязные таипи! Грязные таипи! — запоздало послышались на площади отчаянные вопли маленького Тома. Он, вероятно, хотел бежать следом за капитаном и яростно с кем-то боролся, но не мог вырваться.
— Томми, рыжий ангелочек… — подавляя сотрясавшие его рыдания, повторял про себя Джон.
Потом с него сорвали одежду и голым подвесили в клетке, как попугая, под каким-то ветвистым деревом. Вместе с одеждой забрали и нож, на который он так рассчитывал.
Такая же участь, кроме юнги, постигла всю команду «Флайин стар». С площади клетки с пленниками унесли в разные концы поселка, подвесили их на деревья и зорко сторожили, но и без этого о побеге нечего было и думать. Сколоченные из прочнейшего железного дерева клетки голыми руками не сломаешь.
Удача покинула лихих джентльменов навсегда. Кого раньше, кого позже, но всех ждала гибель. Грозила она и Джону.
Там, на площади, намекнуть Тому, чтобы он постарался объяснить маркизанцам, будто они братья, Джон не рискнул, хотя большого труда в тот момент это не составляло. Достаточно было, разговаривая с вождем, почаще вставлять в полинезийскую речь английское слово «брат», и Томми все бы понял. Но ведь остальные пираты тоже были не глухие. Если бы все пленники сообразили, что их капитан пытается выдать себя за брата усыновленного вождем юнги, они, не зная обычаев полинезийцев, решили бы, что он спасает только себя, и наверняка бы взбунтовались.
Обман тут же раскрылся бы. Поэтому никаких намеков юнге Джон не делал. Он был уверен, что, когда маркизанцы начнут у Тома допытываться, тот сам догадается, как нужно ответить.
К сожалению, Томми сплоховал. Оторванный от своих недавних товарищей, он сразу стал добиваться разрешения видеться с краснобородым пленником и упорно называл его знакомым всей Океании словом «капитан». Тогда к нему подвели двух очень похожих мальчиков, должно быть братьев-погодков, и знаками спросили: мол, вы с краснобородым, как эти двое?
Юнга презрительно фыркнул:
— Еще чего придумали! Он капитан мой, поняли, дурьи ваши головы, мой капитан!
Все, конечно, поняли, но вождь, казалось, ответу Тома не придал значения. Насупившись, он долго что-то ворчливо говорил старейшинам племени, показывая пальцем то на юнгу, то на свой язык. Дескать, у мальчика еще язык немой, он не умеет пока говорить, поэтому спрашивать его рано.