Предстоит последний полёт Севки Анисимова, всё сделано, ждём инструктора. Но появляется около Мария Ивановна, она зовёт нас покушать. Иван к ящику не подойдёт, пока там Федосий. Мы тоже не идём. Мы голодны, а ведь ещё часа три придётся быть на аэродроме. Внутри у нас чёрт-те что, просто подташнивает! «Да, хорошо бы что-нибудь бросить на колосники»,– мечтает Севка – бывший кочегар. Инструкторы ушли к балку покурить. Оттуда слышен голос Федоса: «Она ведь у меня на кафедре, дома – чай с бутербродами, бутерброды с чаем. Горячего нет. Хорошо, что детей у нас нет – пропали бы!». «А что ты фасон давишь, когда тебя Маша зовёт?» – спрашивает Никитин. Федос не замечает слов Саши. «Тебе, Иван, хорошо, Маша не работает». Молчат, курят и сизый дымок тает, как облако при хорошей погоде. Мария Ивановна опять около нас . Теперь она не приглашает, а загоняет нас как гусят к столу. Разливает оставшийся борщ поровну даже в четвёртую миску, кладёт по маленькому кусочку мяса. достаёт со дна зембеля хлеб, и мы, не дожидаясь приглашения, едим. Губы сразу припухают от перца, еда чертовски вкусна и достаточно горяча. Кончаем с борщом быстро. Ещё достаётся и немного пюре. Червяк порядком заморён. Я бегу в балок мыть посуду, возвращаюсь и слышу как Мария Ивановна рассказывает повеселевшей братве: «Мой батя, братья Пётр и Степан – шахтёры спокон веков. Уголь всегда добывался силой, а тогда – особенно. Обушок – всему голова. А теперь то – техника. И вот мама днём, ночью, зимой, летом в обед носила своим на шахту вот такой же борщ с мясом или заправляла салом, пшённую разварную кашу и квас. Это всегда. Тогда бутерброды ещё не выдумали, дикое время было. Вот так сорок лет! Если бы не мама – а потом и мне пришлось- так разве мужики-то под землёй выдержали без горячего столько лет? Помню, батя уже не работал, – переехали в Сибирь за братьями, – выйдет во двор и всё смотрит и смотрит на солнце, как будто никогда не видел его. Скучал по Украине. Сибирь не уважал. Нет в ней мягкости, не особенно ласкова, сурова уж очень. Бывало сядет на солнышке, позовёт меня, посадит рядом, спросит: «Маша, кто написал: Украина – ридный край узкогрудых тополей? Я не знала кто. Мне казалось, что это батя сам от тоски выдумал… Вот и до сих пор эта привычка от мамы осталась. Знаю, что не прилично тащиться с кастрюлями на аэродром, а подумаю, как это он в воздухе без горячего, и «качусь» с кастрюлями как шарабан». Мария Ивановна собрала всё, сложила в зембель-кошёлку, подошла к инструкторам. Иван-Степь смотрел ей вслед, вздыхал как конь после водопоя, что-то шевелил губами. Вот подошла она к мужу, поправила шарф, застегнула верхнюю пуговицу реглана, приподнялась на носки, но посмотрев на Лузина, взяла зембель и попрощавшись ушла, часто оглядываясь.